Рысью тибетцы никогда не ездят: пони слишком малы, и всадник выглядел бы 
просто смешным. Мягкая иноходь оказывается вполне достаточной; галоп же 
практикуется только в учебных упражнениях.
   Тибет всегда был теократическим государством. «Прогресс» внешнего мира не 
представлял для нас никакого искушения. Мы хотели одного: спокойно медитировать 

и преодолевать ограниченность телесной оболочки. С давних времен наши мудрецы 
понимали, что богатства Тибета возбуждают зависть и алчность Запада. И что 
когда 
придут иностранцы — уйдет мир. Вторжение китайских коммунистов подтвердило 
правоту мудрецов.
   Мы жили в Лхасе в престижном квартале Лингхор. Наш дом стоял недалеко от 
окружной дороги, под сенью Вершины. В самой Лхасе есть три кольцевые дороги и 
еще одна внешняя, Лингхор — ее хорошо знают паломники. В то время, когда я 
родился, наш дом, как и все другие дома, был трехэтажным со стороны дороги. 
Трехэтажная высота была официально разрешенным пределом, потому что никто не 
имел права смотреть сверху вниз на Далай-ламу; но поскольку этот высокий запрет 

действовал только на время ежегодного церемониального шествия, многие тибетцы 
сооружали на плоских крышах домов легко разбираемые деревянные надстройки и 
использовали их практически в течение одиннадцати месяцев в году.
   Наш каменный, старой постройки дом большим квадратом огораживал внутренний 
двор. На первом этаже размещался скот, а мы жили в верхних помещениях. В доме 
была каменная лестница; в большинстве тибетских домов есть такие лестницы, хотя 

крестьяне вместо лестниц используют врытые в землю столбы с зарубками, лазая по 

которым нетрудно сломать себе ноги. Захватанные маслеными руками столбы от 
частого пользования становятся такими скользкими, что обитатели нередко по 
неосторожности срываются с них и приходят в себя уже этажом ниже.
   В 1910 году, во время нашествия китайцев, наш дом был частично разрушен; 
особенно пострадали внутренние стены. Отец заново отстроил дом и сделал его 
пятиэтажным. Поскольку достроенные этажи не выходили окнами на окружную дорогу 
и 
мы не имели возможности взирать свысока на Далай-ламу во время процессий, то 
этому никто не перечил.
   Дверь, ведущая во внутренний двор, была массивной и темной от времени.
   Китайские захватчики не одолели ее мощного каркаса и сумели только пробить 
брешь рядом в стене. Как раз над этой дверью находилось помещение эконома, 
наблюдавшего за всеми, кто входил и выходил из дома. Он вел хозяйство, 
распределял обязанности по дому, увольнял и назначал слуг. Когда монастырские 
трубы возвещали конец дня, под окном эконома собирались нищие Лхасы, чтобы 
запастись чем-нибудь на ужин. Все состоятельные жители города знали бедняков в 
своих кварталах и помогали им. Часто по улицам проходили закованные в цепи 
узники: тюрем в Тибете было очень мало, поэтому осужденные просто ходили по 
улицам и собирали милостыню.
   В Тибете к осужденным относятся снисходительно, без презрения, никто не 
считает их отвергнутыми обществом. Мы понимаем, что на их месте может оказаться 

каждый, и жалеем их.
   Справа от эконома жили, каждый в своей комнате, два монаха. Это были наши 
духовники, денно и нощно молившие небеса о благоволении к нашему дому.
   Среднеимушие семьи содержали только одного духовника, наше социальное 
положение обязывало иметь двоих. К ним обращались за советами и, прежде чем 
что-
либо сделать, просили их помолиться богам о ниспослании удачи. Раз в три года 
духовники менялись — прежние уходили в свой монастырь, а на их место поступали 
новые.
   В каждом крыле дома была часовня, где перед алтарем с деревянными 
скульптурами горели масляные светильники. Семь чаш со святой водой постоянно 
начищались до блеска, несколько раз в день их наполняли заново. Это делалось на 

тот случай, если боги придут и захотят напиться. Духовников хорошо кормили — 
тем 
же, чем питалась вся семья, — чтобы молитва их была страстной и чтобы боги 
услышали, как добротна наша пища.
   Слева от эконома жил юрист, который следил за тем, чтобы все в доме делалось 

по обычаю и по закону. Тибетцы очень уважают свои традиции и законы, и наш отец 

должен был служить выдающимся образцом законопослушания.
   Я вместе с братом Пальжором и сестрой Ясодхарой жил в новой части дома, 
наиболее удаленной от дороги. Слева от нас находилась наша часовня, а справа — 
классная комната, в которой вместе с нами учились и дети слуг. Уроки были 
длинными и разнообразными.
   Жизнь Пальжора оказалась недолгой. Он был слишком слаб, чтобы приспособиться 

к тем трудностям, которые были уготованы нам. Ему не исполнилось еще и семи лет,
 
когда он покинул этот мир и отправился в страну Тысячи Храмов. Ясо тогда было