просто не понимали, о чем говорят.
   Количество представителей Национальной ассамблеи могло доходить до 400 
человек, если съезжались все знатные люди из провинций. Этих провинций всего 
пять.
   Лхаса, столица, находится в провинции У-Цанг, иначе Шигатсе. Вот названия и 
географическое положение остальных: Гарток на западе, Чанг на севере, Кам на 
востоке и Ло-Дзонг на юге. С годами власть Далай-ламы усиливалась, и он все 
чаще 
обходился без помощи Советов и Национальной ассамблеи. Никогда страна не 
управлялась лучше, чем при Далай-ламе.
   С крыши храма открывался чудесный вид. К востоку простиралась равнина Лхасы, 

зеленая и роскошная, кое-где покрытая рощами. Между деревьями, как зеркало, 
сверкала вода — серебряные ручьи сбегали в Цанг-По, протекающую в 60 километрах 

от Лхасы. С севера и юга поднимались высокие цепи гор, окружающие нашу долину и 

отделяющие нас от остального мира. На их отрогах разбросаны многочисленные 
монастыри.
   Уединенные жилища отшельников виднелись на самых краях головокружительных 
склонов. Вдали на западе вырисовывались зубцы стен Поталы и Шакпори, более 
известного как «Храм Медицины». Между ними четко просматривались Западные 
ворота.
   Далекие горные цепи покрытые ослепительно чистым снегом, еще ярче 
вырисовывались на фоне темноватого пурпура неба. Над нашими головами проплывали 

легкие облака.
   Невдалеке виднелось здание Совета, упиравшееся задней стеной в северный 
выступ главного храма. Еще ближе — казначейство, рынок и ряды лавок; там можно 
приобрести все или почти все. Чуть поодаль раскинулся женский монастырь, 
закрывшие проход к владениям «Распорядителей Мертвых».
   По территории главного храма двигались никогда не иссякающие потоки 
посетителей этого грандиозного святого места буддизма. До нас доносился их 
говор.
   Некоторые пришли издалека, захватив с собой приношения в обмен на 
благословение.
   Другие привели животных, спасенных от скотобойни или купленных на последние 
деньги. Спасти жизнь животного — большая добродетель, всеравно что спасти жизнь 

человека. Совершивший такой поступок испытывал огромное моральное 
удовлетворение.
   Словно завороженные, стояли мы и наблюдали древние и в то же время всегда 
новые сцены, слушали, как монахи распевали псалмы, как глубокие басы старых 
монахов смешиваются с легкими сопрано послушников. До нашего слуха доносился 
рокот барабанов и серебряные раскаты труб, крики и приглушенные рыдания. Нас 
незаметно окутала незримая гипнотическая сеть религиозного чувства...
   Монахи суетились, каждый занимался своим делом. Одни были одеты в желтое, 
другие — в фиолетовое, но большинство носило скромные красновато-коричневые 
халаты «рядовых» монахов. Золотым и вишневым цветом отличались одежды монахов 
Поталы.
   Послушники были в белом. Повсюду сновали монахи-полицейские в 
темнокоричневой 
форме.
   Но одежды почти всех монахов объединяла одна общая деталь: на их платьях, 
как 
старых, так и новых, были нашиты заплаты «как у Будды» Иностранцев, видевших 
наших монахов вблизи или на фотографиях всегда удивляла эта особенность. Но 
заплаты действительно являются атрибутами одежды монаха. В монастыре He-Cap, 
построенном двенадцать столетий назад, монахи особенно истово соблюдают этот 
обычай — они кроят заплаты из более светлой ткани, чем сама одежда!
   Традиционный цвет монашеского ордена — красный. У него бывают самые 
различные 
оттенки, в зависимости от приемов крашения льняного полотна. Монахи, служащие 
во 
дворце Потала, надевают поверх платьев золотистые безрукавки. В Тибете золотой 
цвет считается священным. Он не должен тускнеть, его необходимо всегда 
содержать 
в чистоте. Это — официальный цвет Далай-ламы. Монахи или ламы высокого звания, 
находящиеся на службе у Далай-ламы, имеют право поверх своих обычных одеяний 
надевать золотистые.
   В Джоканге мы видели множество золотистых безрукавок, но официальных 
представителей из Поталы было мало. Развевались на ветру святые хоругви, купола 

храма сверкали на солнце. На пурпурном небе там и сям виднелись живые островки 
облаков, нанесенных кистью невидимого художника в чарующем беспорядке.
   Мать первая нарушила наше молчание:
   — Пора идти, нечего терять время. Я не нахожу себе места от одной мысли, что 

они там могут натворить без меня дома. Скорее!
   Мы сели на своих пони, которые все это время терпеливо дожидались нашего