пользовалась репутацией весьма респектабельной матроны и жила с нами. Это был 
настоящий образец материнской добродетели — она ни в чем не отказывала своим 
шаловливым котятам. В минуты, свободные от воспитательной деятельности и 
материнских обязанностей, она ходила за моей матерью из комнаты в комнату, 
черная, маленькая, гибкая — ходячий скелет, несмотря на прекрасный аппетит. В 
Тибете к животным относятся очень трезво. С ними не сюсюкают, но и не 
рассматривают как рабов. Животное — это прежде всего живое существо, 
выполняющее 
предназначенную ему миссию и, подобно человеку, имеющее свои права. Буддизм 
учит, что весь скот, все живые создания обладают душой и достигают все более 
высоких степеней развития с каждым перевоплощением.
   Ответов на приглашения мы ждали недолго. Со всех сторон к нам уже неслись 
всадники, размахивая палками с посланиями. Эконом каждый раз спускался вниз из 
своей комнаты, чтобы лично засвидетельствовать почтение посланникам знатных 
господ.
   Сорвав с палки послание, всадник тут же без передышки выпаливал и устный 
вариант. А затем у него подкашивались ноги и он падал на землю, разыгрывая 
сцену 
полного изнеможения. Пусть все видят — он сделал все возможное, чтобы скорее 
прибыть в дом Рампы! Наши слуги, окружив посланника, разыгрывали свою роль: — 
Бедняга! Как он быстро скакал! Непостижимо! Да у него может разорваться сердце! 

Бедный и доблестный юноша!
   Однажды я сильно опозорился, не к месту вмешавшись в разговор.
   — Не бойтесь за его сердце, — сказал я. — Я видел, как он только что отдыхал 

поблизости, набираясь сил перед тем, как прискакать к нам во двор!
   Из скромности я не буду рассказывать о несколько неловком молчании, которое 
последовало за моими словами.
   Наконец наступил тот великий и страшный день, когда, как я понимал, должна 
была решиться моя судьба, причем никто не будет спрашивать у меня совета. Едва 
первые лучи солнца показались из-за гор, как в спальню ворвался слуга: — Как? 
Ты 
до сих пор не встал, Тьюзди Лобсанг Рампа? Лежебока! Уже четыре часа, у нас 
масса дел. Вставай!
   Я сбросил одеяло и вскочил с постели. Сегодня передо мной открывается дорога 

моей жизни.
   В Тибете детям дают два имени. Первое имя — это день недели, когда рождается 

ребенок. Я родился во вторник, поэтому имя Тьюзди (Вторник) идет впереди имени, 

данного мне родителями, — Лобсанг. Но когда мальчик поступает в монастырь, ему 
дают еще одно имя. Будет ли так и со мной? Осталось ждать несколько часов, и я 
все узнаю.
   Мне исполнилось семь лет. Я мечтал стать лодочником; мне очень хотелось 
испытать бортовую и килевую качку на реке Цанг-По, в шестидесяти километрах 
отсюда. Хотя, впрочем, минуточку... Хотел ли я этого действительно? Все 
лодочники относятся к низшей касте, поскольку их лодки делаются из шкур яков, 
натянутых на деревянный каркас. Я лодочник? Я буду принадлежать к низшей касте? 

Нет, ни за что. Мне хотелось бы стать профессионалом в таком деле, как полеты 
на 
змеях. Да, лучше быть свободным и легким, как воздух, лучше летать, чем в 
каком-
то жалком челноке из шкур яка барахтаться посреди бурной реки. Я стану крупным 
специалистом по полетам на змеях. Я буду делать огромных змеев с большими 
головами и сверкающими глазами. Сегодня астрологи скажут свое слово. А может 
быть, еще не поздно выпрыгнуть из окна, убежать куда-нибудь и спрятаться? Отец 
сразу же пошлет за мной погоню, меня найдут и доставят обратно домой. В конце 
концов, я один из Рампа и обязан следовать нашим традициям. Как знать, может 
астрологи все-таки скажут, что я рожден для того, чтобы летать на змеях. 
Оставалось только ждать и надеяться.
   
   
   
   ГЛАВА 2 КОНЕЦ ДЕТСТВА
   
   Ай, Юлджи, ты мне вырвешь все волосы! Постой же! Ты хочешь, чтобы я стал 
плешивым, как монах?
   — Тише, Тьюзди Лобсанг. Твоя коса должна быть прямой и хорошо умащенной, 
иначе твоя достопочтенная мать спустит с меня шкуру.
   — Нельзя ли поосторожнее, Юлджи? Ты же мне шею свернешь.
   — Ничего, потерпи. Я и так спешу.
   Я сидел на земле, а здоровенный слуга возился с моей косой, ухватившись за 
нее, как за дверную ручку. Наконец эта ужасная штука стала дыбом, как 
смерзшаяся 
шкура яка, зато блестела, словно лунная дорожка на чистом озере.
   Мать не приседала. Она так быстро перемещалась по дому, что могло сложиться 
впечатление, будто у меня несколько матерей. Она принимала мгновенные решения,