Большая это наука — взять рыбу, тем более крупную, в наше время. Кончилась 
пора, когда можно было, прицепив к любой палке леску с крючком, насадить червя 
и быть с добычей. К сожалению, иные провинциальные рыболовы в ностальгических 
воспоминаниях отстают от столичных в технике выуживания рыбы. И я в былые дни 
никогда не лавливал с приманкой, считая, ненужная затея. АН нет, жизнь 
заставила. Как говорится, век живи — век учись.
   Так вот, есть в верховьях лещ, тем более — подлещик. И брать их нужно с 
приманкой. Обычный хлебный мякиш посыпаешь сухим кваском, добавляешь перловой 
крупицы, все это перемешиваешь — приманка готова. Квас важен для ароматного 
запаха, крупа по мере того, как размякает хлеб в воде, отваливается от него, 
дразня рыбу.
   ...Бросил за спину мешок с резиновой лодкой, сунул в карман штормовки 
приманку, банки с червями и шитиками и коробку с запасными ключками и грузилами,
 приехал полчаса спустя на знакомое место — туда, где река вытекает из 
Бобровецкого озера. Берег сухой, высокий, заросший сосняком, лишь кое-где 
склонились над водой молодые дубки. Вечерок тихий, теплый, рыба поигрывает уже 
полегоньку, комарье стервенеет.
   В широкой округлой заводи со стоячей водой разбросал хлебные шарики и уплыл 
по другим заводям.
   Скудененький улов — пяток мелких окуней. И то ладно по нынешним временам. А 
солнце уж на еловые макушки садится — пора к прикормленному месту спешить. 
Осторожненько, со стороны загреб в водоросли, чтобы лодку не сносило, смотрю — 
там, куда приваду бросал, рыба не играет. Дно тут илистое, течения нет — 
верховая рыбка не держится. Тут подлещик хозяин, нередко плюха схватит — так 
местные рыбаки называют густеру. Глубина, знаю, небольшая — метра полтора, в 
половину ее делаю «пору», забрасываю на шитика. Поплавок становится торчком, 
замер на одной точке. Прошло минут пять, дрогнул слегка и замер, снова дрогнул 
и пошел нежно в сторону. Подсекаю подлещика. Насадил свежего шитика, забросил, 
выждал несколько минут — другого подлещика засек. Семерых выловил часа за 
полтора, пока темнеть не начало. Сыпанул, прежде чем сойти на берег, порцию 
прикормки для ночного лакомства.
   Развел костери к, скоротал несколько часов, а утречком, до восхода, опять 
поплыл к своей заводи, набросал шариков, взялся ловить. Не часто, но клевало — 
еще три подлещика и несколько плюх добавилось к прежнему улову. Однако лишь 
солнце взошло, клев прекратился. Так уж повелось, вечером берет подлещик поздно,
 утром рано.
   Что ж, можно и домой возвращаться. Не беда, что лещ не попался. В другой раз,
 возможно, повезет больше. Слышу шлепки по воде — несколько байдарок идут ходом 
вниз по реке. Притормозили, спрашивают, ловится или нет. Нет, вру, не ловится. 
Жалко мне своего местечка. Одно такое знаю, где подлещик держится в верховьях. 
Впрочем, чтобы поймать его, науку надо достичь: в какое время ловить, чем 
подкармливать, на какую насадку ловить, в какое место забрасывать. Сделаешь 
что-либо иначе, без улова останешься.
   В споре том рыбацком я помалкивал. Не знаю, правильно сделал или нет?
  
  НА ЗАКИДУШКИ
   Приехал из деревни Козловов старейший учитель Новиков — заядлый охотник и 
рыбак. Поговорили о том, о сем, чайку испили. На прощание он спрашивает:
   — Как нынче с уловом?
   — Неважно.
   — Это   уж   точно.   Браконьеры   электросаками   реку
прошерстили...   Слушай,   а   на  закидушки  не  пробовал?
   — Как это?
   — Проще  пареной   репы.   Берешь  леску   ноль  пять,
привязываешь   крючок   побольше,    позанозистее,    наса
живаешь   личинку   миноги    и   бросаешь   под   корешек.
Простенько   и   со   вкусом,— смеется,— а   главное — ло
вишь   там,   где   с   переметом   и   с   удочкой   не   развер
нуться, куда рыба на ночь приходит.
   В самом деле — проще некуда, настолько просто, что додуматься трудно. Не 
откладывая надолго, решил я совет Новикова на практике испробовать. И не 
где-нибудь, а в самом городе, возле железнодорожного моста. Ольха здесь густая, 
дремучая, бережок обрывистый, сразу от него глубоко. Накопал в местах с илистым 
дном десяток личинок миноги, нарезал леску на куски не более полутора метров, 
на один конец — крючок, на другой — заостренную топориком палку. Под вечерок 
отчалил от мостков, приплыл к мосту. Ставить закидушки решил с лодки, в самых 
недоступных с берега местечках. Колышек во дно, личинку на крючок. Все десять 
мигом поставил, домой возвратился.
   Утром с рассветом приплыл, снимать начал. Вытаскиваю первую закидушку — 
насадки нет, ключок сломан. Сердце рыбацкое взволновалось — сам по себе не мог 
крючок сломаться, голавль или язь на такое способны. Вторую закидушку проверяю 
— личинка целехонькая, но вялая, почти уснувшая, на третьем — вся изжеванная, 
безжизненная. Четвертая... Вижу, туго натянутую леску водит по сторонам, чья-то 
черная спина режет воду кругами. Колышек в руки, тащу без раздумий — леска-то 
толстая, выдержит. Красавец голавль граммов на шестьсот судорожно хватает ртом 
воздух! Давненько я их не лавливал. На следующем — тоже голавль, только 
помельче, затем окунь приличный... Больше всего удивило: на последнюю закидушку 
елец взялся — огромный, словно тихоокеанская селедка, которую нам в армии 
подавали к столу, как ни странно, с кашей. Я таких ельцов и не видывал в 
Западной Двине.