по-здешнему лосоской. Сейчас лососок мало — ловят их
чаще всего в мае, зато пескари в устье речушки
в достатке. Войдешь по колено, помутишь воду,
вороша ступнями донный песок, набежит прожорливая
стая. 
   Поставил ведерко на берегу, забросил в пескари-ное местечко — поклевки одна 
за другой. Жаль, крупноват пескарь—нагулял жиру за лето, такого окуню не 
заглотить. Врочем, собрался-то ловить щук. Для этого, кроме живцовой бамбуковой 
удочки, прихатил с собой телескопическую — с упругим и сильным наконечником. 
Леска на ней ноль четыре, поводок двойной, поплавок больше обычного раза в три 
— из пенопласта, крупный двойник. Опытом проверено — посадишь живца на мелкий 
крючок—учачи не видать, живец останется в щучьем брюхе, крючок вылетит сквозь 
пасть, как миленький.
   Пошел от Ерохина направо к омутам, глубина — от берега, течение спокойное, 
ельцы на середине поигрывают. Забрасываю за тросту, но не даю живцу в нее 
убежать. Иначе леску запутает, при подтяге оборвется — губа у пескаря нежная. 
Без толку ходил часа полтора — двух живцов потерял. Перехожу ручей — напротив 
деревни несколько хороших заводей, пробую в них. Сделал заброс, живец поиграл 
несколько секунд, и поплавок мощно повело дальше от берега. Сердце екнуло. 
Взяла... Неужели взяла? Взяла — это уж определенно. Леска туго, до звона 
натягивается. «Жаль, не прихватил подсачек»,— мелькает мысль, но что теперь 
сожалеть?
   Кажется, пора тащить. Мягко поднимаю удилище, а конец его гнется к воде — 
значит, щука не маленькая. Ощущаю по резким, неровным толчкам, как мечется она 
в глубине. Вывернулось на миг, мелькнуло желто-белое брюхо и исчезло. Подвожу 
хищницу осторожно мимо прибрежных водорослей, и тут она делает последний 
отчаянный рывок, срывая колечко на наконечнике, и стремительно несется в 
глубину. Ругаю себя худыми словами — видел накануне — слабо держится колечко, а 
не закрепил. Впрочем, паниковать рано — леска прочная, двойник надежный... 
Кручу катушку, опять выводя рыбину к берегу. Вот она тяжело вертухнулась в 
прибрежной траве. Тащу дальше на луговину, падаю, оступившись, на колени — 
передо мной щучья пасть с торчащей из нее леской. Мгновение мы смотрим, тяжело 
дыша, в глаза друг другу, потом щука начинает прыгать. «Не-ет, теперь ты моя,— 
мысленно кричу я себе.— Моя-а-а!»
   Аппетит приходит во время еды, а если хорошоберет рыба, во время ловли. 
Забрасываю, приделав колечко и насадив свеженького живца, в ту же заводь, 
вылавливаю еще одну щуку. Первая килограмма на два, эта — граммов на восемьсот, 
но тащить было, пожалуй, потяжелее. Поди их разбери, щук-то. Потом выше по реке 
быстро взял приличного окуня. Настроение славное, время, как говорится, детское,
 должен поймать еще. Должен...
   Увы, везение кончилось. Допоздна бродил — одна заводь заманчивее другой, а 
щуки нет. Леску оборвал — пришлось заново снаряжать, пяток живцов потерял — 
уснули, но так ни разу и не «взяла», не пожелала. Сажусь на велосипед, еду 
домой, ощущая за спиной приятную влажную тяжесть. Знаю, неделя пройдет, снова 
засвербит в душе, потянет сюда, в щучьи заводи. И снова взволнуется, застучит 
сердце, когда уйдет под воду поплавок. Когда она там, в глубине, заглатывает 
живца, ты еще не знаешь, большая она или маленькая, и ощущение азарта одинаково.

   Всяк, впрочем, удит на живца по-своему. Трагически погибший несколько лет 
назад детский мой товарищ Женя Васильев не раз давал предметные уроки. Рыба, 
как говорится, шла ему в руки. В весенний жор по два десятка приносил в 
заплечном мешке. А везенье оттого, что речку изучил, как пять пальцев — где 
пескарь, щука, голавль. Был у него любимый мысок в Кошелевке — встанет в 
заколенниках, пустит живца по течению к широкой заводи, подтянет, опять пустит. 
Даже в глухой сезон щука не выдерживала, наглядевшись на живца, брала.
   А однажды на песчахинских прудах видел я, как ловит знакомый шофер Марков. 
Забрался на остатки плотины, обстреливает из спиннинга заводи на расстоянии 
сорока-пятидесяти метров. Только вместо блесны у него крупная плотвица, 
насаженная под верхний плавник. Есть и поплавок— шарик из пенопласта.
   — Берет,— спрашиваю.
   — Угу. Шешнадцать взял.
   — А я две всего.
   — Приноровиться надо,— смеется Марков.— Тут та
ким   вот   макаром,   в   другом   месте   иначе,   по   бере-
жочку, да по заводькам с удочкой.
   Смотрю, еще одну щуку тащит Марков-то. Спокойно
так, с улыбочкой. Хорошо приноровился, а мне
досадно — плохо приноравливаюсь...
    
   ЛАКОМСТВО ДЛЯ ПОДЛЕЩИКА
   Помню, заспорили в рыбацком кругу, ловится лещ в верховьях Западной Двины 
иль нет.
   — Что спорить? Сам видел — москвич на катамаране
стоял, о-от такого ухватил,— показывает один невероят
ный размер выловленной рыбы.
   — Сколь рыбачу,  ни разу не слыхал про лещей-то,
что   они   в   верховьях   берут,— не   соглашается   другой.
   — Леща,   может   быть,   и   нет,   но   подлещик   был.
Лет двадцать  назад,   пацаненком  приходилось,— встре
вает в разговор третий.