СУДАРИК.
   Наиболее почтительной формой обращения к барину было «ВАШЕ БЛАГОРОДИЕ», 
независимо от его чина.
   Если непременно требовалось титулование, то сложное слово часто искажалось, 
стягивалось: вместо высокородие, высокоблагородие произносилось «СКОРОДИЕ», а 
насмешливо, разумеется, за глаза «СКОВОРОДИЕ». В рассказе Л. Толстого «Утро 
помещика» крестьяне величают князя Нехлюдова вместо «ваше сиятельство» просто 
«ВАСЯСО»; иногда произносили и «ВАСЯСЬ». Бытовала и такая условно-универсальная 
форма обращения к барам, как «ВАШЕСТВО»: дескать, вежливость соблюдена, а что 
имеется в виду – понимай, как хочешь.
   Сатин в «На дне» Горького говорит неудачно сплутовавшему в карты Барону 
«ваше вашество», но это уже насмешка, напоминание о былом величии аристократа, 
ставшего шулером.
   В «Казаках» Л. Толстого и некоторых других произведениях писателя можно 
услышать из уст солдат стяженное обращение «ВАШЕ БРОДИЕ» и даже «ВАШ-БРОДЬ», 
заменяющее громоздкие «ваше благородие» и «ваше высокоблагородие».
   Внимательный читатель вправе спросить: а к кому обращались с такими часто 
встречающимися в устах малообразованных людей словами, как «ВАША МИЛОСТЬ» и 
«ВАШЕ СТЕПЕНСТВО»?
   Обе формулы – неофициальные, никакими законами не предписанные. Со словами 
«ваша милость» чаще обращались к дворянину-помещику или начальнику. «Бьем челом 
вашей милости», – так начинают свою жалобу на городничего купцы, пришедшие к 
Хлестакову в «Ревизоре» Гоголя. В «Воскресении» Л. Толстого старик-крестьянин 
обращается к помещику «ваша милость».
   Словами «ваше степенство» обычно обращались к купцам. Так, например, 
титулуют дворник Грознов своего хозяина-купца в комедии Островского «Правда 
хорошо, а счастье лучше», трубач, пришедший «лечить» игрой на трубе 
горьковского Булычева, и т.д. Реже в таких случаях говорили «ваша честь».
   Великий знаток русского быта Лесков в статье «Пресыщение знатностью» о 
надписях на конвертах отмечает: «Пишут купцам: „его чести“, „его милости“, „его 
степенству“ и даже пишут „его высокостепенству“, а когда просят от них „корму“, 
тогда титулуют их „высокопревосходительством“.
   Зато обращение привилегированных сословий к низшим было самым 
пренебрежительным, в особенности к крепостным – только по имени, и то в 
пренебрежительной форме. Официантов подзывали словом «ЧЕЛОВЕК»; произнесенное 
сквозь зубы, это звучало «челаэк!».
   В рассказе Тургенева «Два помещика» Мардарий Аполлонович зовет слуг: «Мишка! 
Юшка!» Оказывается, что Юшка – «высокий и худощавый старик лет восьмидесяти».
   В.Г. Белинский в своем знаменитом письме по поводу «Выбранных мест из 
переписки с друзьями» Н. Гоголя с гневом и горечью писал о николаевской России 
как о стране, «где люди торгуют людьми», стране, «где люди сами себя называют 
не именами, а кличками: Ваньками, Степками, Васьками, Палашками…» Эти формы 
имен носили тогда откровенно унизительный оттенок.
   Такие «клички» оставались и много позднее отмены крепостного права. В «Тихом 
Доне» М.А. Шолохова в имении Листницкого работает конюх Сашка. «До сплошных 
седин дожил старик, но Сашкой так и остался. Никто не баловал его отчеством, а 
фамилии, наверное, не знал и сам старый Листницкий, у которого жил Сашка больше 
двадцати лет».
   Читая классиков, мы едва ли не на каждой странице наталкиваемся на забытые и 
полузабытые слова, обозначающие термины родства, различные виды обращений. 
Будем внимательны и к этим деталям.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
МЕРЫ И ВЕСА
Меры длины
 
   До введения в 1925 году метрической системы мер и международной системы 
единиц в России действовали так называемые русские меры, которые постоянно 
встречаются в произведениях дореволюционной литературы. Нередко эти термины при 
чтении не вызывают у современного читателя никакого определенного представления.

   Очень полезно разобраться и в них. Начнем с мер длины.
   Слово «ВЕРШОК» знакомо каждому – нечто короткое, незначительное. О человеке 
незрелом, малыше до сих пор говорят: «От горшка два вершка». Слово происходит 
от «верх», то есть росток, всход – стебелек, пробившийся из земли. Мера вершка 
равна приблизительно 4,45 см.
   Отправляясь к старухе-процентщице, «чтобы подвесить топор к пальто изнутри, 
Раскольников из рубашки выдрал тесьму в вершок шириной и вершков в восемь 
длиной». Такая тесьма тяжелый топор удержала (роман Достоевского «Преступление 
и наказание»).
   Гринев, пишет Савельич его родителям, «ранен в грудь на полтора вершка», то 
есть более чем на шесть с половиной сантиметров.
   О каторжниках в «Записках из мертвого дома» Достоевского: «На спине у 
каждого вышит черный круг вершка два в диаметре», то есть 9 сантиметров.
   В романе «Воскресение» Л. Толстого в дверях тюремных камер «дырочки-глазки – 
в полвершка в диаметре».
   Все это понятно. Но почему же тогда в «Муму» Тургенева о глухонемом богатыре 
дворнике Герасиме говорится, что он был «мужчина двенадцати вершков роста»? 
Стало быть, рост Герасима едва превышал полметра?
   Но такая «несуразность» встретилась не только у Тургенева! Вот и в «Идиоте» 
Достоевского читаем о том, что в компании Рогожина явился «какой-то огромный,