трансформировался в подлинного романтиче-
ского Пьеро, ежевечерне выступавшего в про-
грамме Петровского театра миниатюр. Балахон
Пьеро (белый, позднее черный), условный, под-
черкнутый грим (свинцовые белила, тушь, ярко-
красный рот) помогали скрыть неуверенность,
волнение: <Петь я не умел! Поэт я был доволь-
но скромный, композитор тем более неважный,
даже нот не знал>. После первых <ариеток>:
<Минуточка>, <Жамэ>, <Сероглазочка>, <Ма-
ленький креольчик>, <Лиловый негр>, <Бал Гос-
поден>, <Кокаинеточка> - пришел граничащий
со скандалом успех. Портреты в витринах,
статьи в прессе, издание нот, пластинок, кото-
рые расходились по всей стране. Критики не-
доумевали, размышляя о феномене В., упрека-
ли его в упадничестве, <кокаинном дурмане>,
банальности. Суждения были не лишены осно-
ваний; но выстраданность в соединении с иро-
нией, умением взглянуть на себя со стороны
придавали банальным стихотворным строкам
глубоко личную наполненность и неповторимо
индивидуальную окраску, В. создавал свой соб-
ственный театр, где он и артист, и режиссер, и
автор, и композитор, Рамки номера в програм-
ме театра миниатюр становились ему тесны и к
концу 1917 он начал концертировать по стране
со своей программой. В это трагическое для
России время модный певец, призывавший до-
рожить <минуточкой>, мимолетными радостями
бытия, выступил с песней, посвященной погиб-
шим в бою с большевиками юнкерам: <Я не
знаю зачем и кому это нужно...> Костюм Пьеро
заменила черная визитка с траурным креповым
бантом на рукаве. Песня исполнялась яростно,
гневно и одновременно торжественно, вызыва-
ла в публике слезы, истерики, овации, смешан-
ные со свистом.

В конце 1918 В. покинул голодную Москву
в надежде на скорое возвращение, состоявшее-
ся, однако, лишь через четверть века. Киев,
Харьков, Одесса, Севастополь - путь В.;
осенью 1920 на пароходе вместе со штабом
врангелевской армии прибыл он в Константино-
поль. <Начиная с Константинополя и кончая
Шанхаем я прожил длинную и не очень веселую
жизнь эмигранта... Я много видел, многому нау-
чился>. Унижения, обиды - их довелось В. пе-
ренести немало - развили душевную чуткость,
понимание чужого горя, сострадание ему. В
Константинополе выступал в маленьком кабаре
<Черная роза> с цыганскими песнями, затем пе-
решел в загородный сад <Стелла>, посещавший-
ся русскими, где он мог исполнять свой репер-
туар. Последовали приглашения на официаль-
ные банкеты, приемы и даже во дворец к султа-
ну. На переезд в Европу не было ни денег, ни
документов. Выручил знакомый по Москве теат-
ральный администратор, он предложил концер-
ты в Румынии и раздобыл для этой поездки пас-
порт на имя греческого подданного Александра
Вардитиса, с которым артист объездил впослед-
ствии чуть ли не полсвета. Начались гастроли:
Румыния, Польша, Палестина, Александрия,
Бейрут. В 1923/24 концертные турне в Герма-
нии, в 1925 - Франция. В. пел старинные цы-
ганские романсы в третьесортных шантанах и в
первоклассных ресторанах в сопровождении
небольшого оркестра, иногда гитары или форте-
пиано, В Молдавии, Польше, где было много
русскоязычного населения, исполнял свои пе-
сенки. Здесь возникало острое ощущение бли-
зости родины: <О, как сладко, как больно
сквозь слезы / Хоть взглянуть на родную стра-
ну...> Ностальгия, столь свойственная русской
эмиграции, рождала шедевры В.: <В степи мол-
даванской> (1925), <Чужие города> (1934, в
соавт. с Р.Блох), <О нас и о родине> (1935) и др.