надлежало быть в Москве через шесть недель по смерти Феодора; то есть велели 
съехаться туда из всех областных городов людям выборным: духовенству, 
чиновникам 
воинским и гражданским, купцам, мещанам. Годунов хотел, чтобы не одна столица, 
но вся Россия призвала его на трон, и взял меры для успеха, всюду послав 
ревностных слуг своих и клевретов: сей вид единогласного свободного избрания 
казался ему нужным - для успокоения ли совести? Или для твердости и 
безопасности 
его властвования? Борис жил в монастыре, а государством правила Дума, советуясь 

с патриархом в делах важных; но указы писала именем царицы Александры и на ее 
же 
имя получала донесения воевод земских. Между тем оказывались неповиновение и 
беспорядок: в Смоленске, в Пскове и в иных городах воеводы не слушались ни друг 

друга, ни предписаний Думы. Носились слухи о нападении хана крымского в пределы 

России, и народ говорил в ужасе: "Хан будет под Москвою, а мы без царя и 
защитника!" Одним словом, все благоприятствовало Годунову, ибо все было им 
устроено!
   В пятницу, 17 февраля, открылась в Кремле Дума Земская, или Государственный 
Собор, где присутствовало, кроме всего знатнейшего духовенства, синклита, двора,
 
не менее пятисот чиновников и людей выборных из всех областей, для дела 
великого, небывалого со времен Рюрика: для назначения венценосца России, где 
дотоле властвовал непрерывно, уставом наследия, род князей варяжских и где 
государство существовало государем; где все законные права истекали из его 
единственного самобытного права: судить и рядить землю по закону совести. Час 
опасный: кто избирает, тот дает власть и, следственно, имеет оную: ни уставы, 
ни 
примеры не ручались за спокойствие народа в ее столь важном действии; и сейм 
кремлевский мог уподобиться варшавским: бурному морю страстей, гибельных для 
устройства и силы держав. Но долговременный навык повиновения и хитрость 
Борисова представили зрелище удивительное: тишину, единомыслие, уветливость во 
многолюдстве разнообразном, в смеси чинов и званий. Казалось, что все желали 
одного: как сироты, найти скорее отца - и знали, в ком искать его. Граждане 
смотрели на дворян, дворяне - на вельмож, вельможи - на патриарха. Известив 
собор, что Ирина не захотела ни царствовать, ни благословить брата на царство и 

что Годунов также не принимает венца Мономахова, Иов сказал: "Россия, тоскуя 
без 
царя, нетерпеливо ждет его от мудрости Собора. Вы, святители, архимандриты, 
игумены, вы, бояре, дворяне, люди приказные, дети боярские и всех чинов люди 
царствующего града Москвы и всей земли Русской! Объявите нам мысль свою и дайте 

совет, кому быть у нас государем. Мы же, свидетели преставления царя и великого 

князя Феодора Иоанновича, думаем, что нам мимо Бориса Феодоровича не должно 
искать другого самодержца". Тогда все духовенство, бояре, воинство и народ 
единогласно ответствовали: "Наш совет и желание то же: немедленно бить челом 
государю Борису Феодоровичу и мимо его не искать другого властителя для России".

   Восстановив тишину, вельможи в честь Годунова рассказали духовенству, 
чиновникам и гражданам следующие обстоятельства: "Государыня Ирина Феодоровна и 

знаменитый брат ее с самого первого детства возрастали в палатах великого царя 
Иоанна Васильевича и питались от стола его. Когда же царь удостоил Ирину быть 
своею невесткою, с того времени Борис Феодорович жил при нем неотступно, 
навыкая 
государственной мудрости. Однажды, узнав о недуге сего юного любимца, царь 
приехал к нему с нами и сказал милостиво: "Борис! Страдаю за тебя как за сына, 
за сына как за невестку, за невестку как за самого себя!" - поднял три перста 
десницы своей и промолвил: "Се Феодор, Ирина и Борис; ты не раб, а сын мой". В 
последние часы жизни, всеми оставленный для исповеди, Иоанн удержал Бориса 
Феодоровича при одре своем, говоря ему: "Для тебя обнажено мое сердце. Тебе 
приказываю душу, сына, дочь и все царство: блюди или дашь за них ответ Богу". 
Помня сии незабвенные слова, Борис Феодорович хранил яко зеницу ока и юного 
царя, и великое царство". Снова раздались крики: "Да здравствует государь наш 
Борис Феодорович!" И патриарх воззвал к Собору: "Глас народа есть глас Божий: 
буди, что угодно Всевышнему!"
   В следующий день, февраля 18-го, в первый час утра, церковь Успения 
наполнилась людьми: все, преклонив колена, духовенство, синклит и народ, 
усердно 
молили Бога, чтобы правитель смягчился и принял венец; молились еще два дни, и 
февраля 20-го Иов, святители, вельможи объявили Годунову, что он избран в цари 
уже не Москвою, а всею Россиею. Но Годунов вторично ответствовал, что высота и 
сияние Феодорова трона ужасают его душу; клялся снова, что и в сокровенности 
сердца не представлялась ему мысль столь дерзостная; видел слезы, слышал 
убеждения самые трогательные и был непреклонен; выслал искусителей, духовенство