Калите еще в XIV в., Борис принадлежал к его младшей ветви, выдвинувшейся лишь 
во время опричнины, в то время как старшая линия рода - Сабуровы - числили себя 

среди знатнейших русских родов еще с XV в. Будучи всевластным правителем 
государства, опираясь на безграничное доверие царя, он все же ясно понимал, что 

его положение в боярской среде не дает ему прочных надежд на самостоятельную, 
тем более первенствующую роль после успения государя.
   Поэтому представляется вполне естественным, что, памятуя о боярских смутах, 
он совершенно искренне отказывался от царского венца, когда тот был ему 
предложен Собором. В историографии стало общим местом обвинение Бориса в тайном 

властолюбии, завистливости и тщеславии. Человек грешен, и Годунов, конечно, не 
был исключением, но в свете достоверно известных фактов подобные обвинения 
видятся все же как явное и неоправданное преувеличение.
   Когда в девятый день после кончины царя Феодора Иоанновича было торжественно 

объявлено, что вдова его Ирина отказывается от царства и удаляется в монастырь, 

Россия оказалась перед труднейшим выбором. "Сия весть, - пишет Карамзин, - 
поразила Москву: святители, дума, сановники, дворяне, граждане собором пали 
пред 
венценосною вдовою, плакали неутешно, называли ее материю и заклинали не 
оставлять их в ужасном сиротстве; но царица, дотоле всегда мягко-сердая, не 
тронулась молением слезным: ответствовала, что воля ее неизменна и что 
государством будут править бояре вместе с патриархом, до того времени когда 
успеют собраться в Москву все чины Российской державы, чтобы решить судьбу 
отечества по вдохновению Божию. В тот же день Ирина выехала из дворца 
Кремлевского в Новодевичий монастырь и под именем Александры вступила в сан 
инокини. Россия осталась без главы, а Москва - в тревоге, в волнении.
   Где был Годунов и что делал? Заключился в монастыре с сестрою, плакал и 
молился с нею. Казалось, что он, подобно ей, отвергнул мир, величие, власть, 
кормило государственное и предал Россию в жертву бурям; но кормчий неусыпно 
бодрствовал, и Годунов в тесной келий монастырской твердою рукою держал 
царство!
   Сведав о пострижении Ирины, духовенство, чиновники и граждане собралися в 
Кремле, где государственный дьяк и печатник Василий Щелкалов, представив им 
вредные следствия безначалия, требовал, чтобы они целовали крест на имя Думы 
боярской. Никто не хотел слышать о том; все кричали: "Не знаем ни князей, ни 
бояр; знаем только царицу: ей мы дали присягу и другой не дадим никому; она и в 

черницах мать России". Печатник советовался с вельможами, снова вышел к 
гражданам и сказал, что царица, оставив свет, уже не занимается делами царства 
и 
что народ должен присягнуть боярам, если не хочет видеть государственного 
разрушения. Единогласным ответом было: "И так да царствует брат ее!" Никто не 
дерзнул ни противоречить, ни безмолвствовать, все восклицали: "Да здравствует 
отец наш, Борис Федорович! Он будет преемником матери нашей царицы!" Немедленно 

всем собором пошли в монастырь Новодевичий, где патр. Иов, говоря именем 
отечества, заклинал монахиню Александру благословить ее брата на царство, ею 
презренное из любви к жениху бессмертному, Христу Спасителю, - исполнить тем 
волю Божию и народную - утишить колебание в душах и в государстве - отереть 
слезы россиян, бедных, сирых, беспомощных и снова восставить державу 
сокрушенную, доколе враги христианства еще не уведалп о вдовстве Мономахова 
престола. Все проливали слезы - и сама царица-инокиня, внимая первосвятителю 
красноречивому. Иов обратился к Годунову; смиренно предлагал ему корону, 
называл 
его свышеизбранным для возобновления царского корени в России, естественным 
наследником трона после зятя и друга, обязанного всеми успехами своего 
владычества Борисовой мудрости". Что же Борис? Он "клялся, что никогда, 
рожденный верным подданным, не мечтал о сане державном и никогда не дерзнет 
взять скипетра, освященного рукою усопшего царя-ангела, его отца и 
благотворителя; говорил, что в России много князей и бояр, коим он, уступая в 
знатности, уступает и в личных достоинствах; но из признательности к любви 
народной обещается вместе с ними радеть о государстве еще ревностнее прежнего. 
На сию речь, заблаговременно сочиненную, патриарх ответствовал такою же, и 
весьма плодовитою, исполненною движений витийства и примеров исторических; 
обвинял Годунова в излишней скромности, даже в неповиновении воле Божией, 
которая столь явна в общенародной воле; доказывал, что Всевышний искони готовил 

ему и роду его на веки веков державу Владимирова потомства, Федоровою смертию 
пресеченного, напоминал о Давиде, царе Иудейском, Феодосии Великом, Маркиане, 
Михаиле Косноязычном, Василии Македонском, Тиберии и других императорах 
византийских, неисповедимыми судьбами небесными возведенных на престол из 
ничтожества; сравнивал их добродетели с Борисовыми; убеждал, требовал и не мог 
поколебать его твердости ни в сей день, ни в следующие - ни пред лицом народа, 
ни без свидетелей - ни молением, ни угрозами духовными. Годунов решительно 
отрекся от короны.
   Но патриарх и бояре еще не теряли надежды: ждали великого собора, коему