робеющий и погруженный  в непрерывный трепет  путник -- мнительный  человек.
Вновь  маленький придорожный камень будет казаться ему горой, а перебежавшая
тропинку мышь -- свирепым зверем. Призраки и химеры, вызванные  на этот свет
мнительностью,  наполнят окружающий  мир, и  в пустыне станут они уродливыми
миражами, скрывающими горизонт.
     Однако подпадать под власть мнительности вовсе не означает быть трусом.
Скорее  напротив:  во  всем  усматривая угрозу своему существованию, пагубно
переиначивая  в  своем  воображении свойства предметов  и  отношения  людей,
мнительный человек  приучается жить в чрезвычайно  дискомфортном  и  угрюмом
мире. Как  и  всякая  суровая среда, созданный  мнительностью  мир  закаляет
личность, вырабатывает  в ней стойкость к невзгодам, умение выносить тяготы,
и самую главную способность живого существа -- умение терпеть.
     Поневоле выработав  в себе эти качества, мнительный человек  неожиданно
оказывается на  высоте, столкнувшись с реальными испытаниями и  опасностями.
Он привычно действует среди них, как  раньше жил и действовал среди фантомов
собственного воображения. Ведь для него-то они были совершенно реальными!
     Иногда  мне кажется, что некоторые попросту изобретают мнительность как
средство  разнообразить  себе  жизнь,  наполнить ее  острыми впечатлениями и
сочувствием окружающих.  Но вспоминая,  сколь болезненны терзания мнительной
натуры,  я  стыжусь и корю  себя  за  недостойное предположение.  Мнительный
человек, несомненно, не ловкий хитрец, а подлинный страдалец.
     Я  преклоняю  голову перед  жизненным  подвигом мнительной личности,  я
благоговею  перед ее  мукой,  я  содрогаюсь  при  мысли о ее суровом, ужасно
одиноком  существовании.  И хочется  воззвать  к  самому  могущественному  и
милосердному:  Боже,  дай  мне силы развеять  эти печальные, горькие грезы и
освободить душу из темницы, в которую она сама себя заключила!

       

     Жестокий -- тот, кто  ставит  себя  вне  течения  человеческих жизней и
испытывает  удовлетворение от этакого местоположения. И потому вмешательство
жестокой  натуры в судьбы людей  всего болезненнее,  а наносимые  им  травмы
наиболее тяжелы.
     В жестокости заключена  способность не замечать  той  очевидности,  что
человек --  живая  душа, Жестокий человек --  мастер фантазий.  Он ко  всему
относится  по  принципу  "как если  бы".  И это  "если  бы" всегда принижает
действительность,  рисуя  "ее  более  примитивной и бесчувственной,  чем 
она
есть.  Относиться  к  личности,  будто  она  всего лишь животное,  к  живому
существу -- будто оно неживой предмет, к неорганической природе -- будто она
слепой материал для чего вздумается, и ко всему  на  свете -- будто ничто не
имеет достаточного права на существование -- таков дух жестокости.
     Однако если  все  так,  как  сказано,  то жестокость  выглядит сплошным
отрицанием,  и  потому  становится непонятно,  что же она  утверждает и  чем
существует?  Ответ  прост:  жестокость  отстаивает избранное  существование.
"Есть нечто, во имя чего все дозволено",-- вот девиз жестокосердия.
     В   жестокости,   поэтому,   заключена   вечная   рассогласованность  с
действительностью, несоответствие  жестокого человека с ней. Жестокий всегда
стоит вне  того,  к  чему  относится,  как бы предохраняя себя  от  малейшей
возможности сочувствия.  Жестокость  противоположна жалости.  Жалость -- это
трепет человека, когда другому больно. Жестокий  органически не способен его
испытать. Душа  жестокого человека -- абсолютно  твердое  тело, а как  может
трепетать  твердь? Если  такое случится, то  скорее произойдет  не трепет, а
землетрясение,   не  жалость,  а  ярость-Невосприимчивость  к  боли  другого
существа часто  вызвана не природной бесчувственностью жестокого человека, а
тем, что  его собственная душа... пронизана болью.  Редко  кто  бывает столь
жесток,  как  тот,  кто  сам  страдает. Именно болевой шок  делает  
человека
бесчувственным, а его  действия --  жестокими. То, что причиняет боль, часто
само оказывается следствием пережитых мук.
     Приходится  признать: нет другого  пути к обретению гибкости и чуткости
души, чем урок боли и  жестокости. Не испытав жестокости, не претерпев ее на
себе, не причинив боль другому, люди,  увы, не способны почувствовать биение
живого  пульса.  Жестокость  --  тот тяжелый урок,  через  который  проходит
становление  каждой  личности.  Любой, порывшись в памяти, вспомнит  примеры
собственной  жестокости;  примеры,   которые,  быть   может,  заставят   его
содрогнуться.  Вот это-то  содрогание и есть  необходимое приобретение души,
которое в дальнейшем останавливает нас перед причинением боли другому.
     Приучить к чуткости нельзя призывами, и даже самое горячее желание быть
милосердным  не  спасает  от  проступков  жестокости.  Только  инстинктивное
содрогание, подспудно живущее в человеческой плоти и готовое обнаружиться во
всякий опасный миг, только оно уберегает  нас от собственной жестокости. Нет
от  нее  другого  спасения. И  потому всякий,  стремящийся  сделать  другого
добросердечным,  должен  быть готов стерпеть его жестокость, и не отозваться
столь  же безжалостным действием. Без опыта жестокости не возникнет жалость,
а в ком нет жалости -- тот не человек. Это жестокое суждение. Но оно, скорее
всего,   правда.