По самому смыслу слова ясно, что отнесение злопамятства к числу пороков
есть величайшая  несправедливость. Ведь  всякая моральная  система  осуждает
зло; и  тут же, нисколько не смущаясь противоречием,  предает  анафеме того,
кто зло помнит.
     Помилуйте, как можно изживать зло, не помня о нем? и в ком бы зло нашло
препятствие,  не  будь  злопамятных  людей? Отчего же злопамятного  человека
сторонятся, как прокаженного? отчего  бегут от него, как от скверной заразы?
отчего испытывают к нему не благодарность,  а неприязнь и  страх? Лично я не
имею ответа и склонен все объяснять чрезвычайной нравственной распущенностью
людей, которые не способны проникнуться симпатией к тому, кто  помнит зло, а
значит, искренне печется о добродетельности ближних.
     Да, пусть злопамятство не всегда, а чаще даже никогда не 
сопровождается
стремлением к бескорыстному  добру. Пусть так, однако нельзя же требовать от
одного свойства  характера всех достоинств  --  нельзя  объять необъятное! В
любом обществе функции распределены: судья -- и дома призрения, родительский
нагоняй  --  и  бабушкины  пироги,  хамящее  начальство  --  и ломаный  грош
государственной помощи. От разного  мы ждем различного, и только все  вместе
слагает единый ансамбль человеческого общежития.
     Совершенно разумно,  что  и  душа  наша  подчиняется  сходным  законам,
разделяясь на  карающую  и благотворящую  функцию.  А как же  иначе? И пусть
злопамятство  не несет добра,  однако  оно  не  упускает  ни  одного  случая
небрежения благом, и жалит нас малейшим  нашим проступком,  как  неугомонный
овод.
     

     Зло обычно представляют в виде злых дел или же  темного состояния души,
из которого порочные  деяния закономерно следуют. В  злых  делах справедливо
видят  чуждые  и разрушительные вторжения  в нашу жизнь, которыми другие  --
или,  бывает,  мы  сами  --  наносят  урон  нашему  благополучию,  надеждам,
самочувствию. Однако  не  меньший ущерб человеческим судьбам  причиняют злые
речи.  Слово  как будто не обладает весомостью поступка. Оно живет в краткий
миг  его  высказывания.  Но,  однажды  сказанное,  способно   оставить  след
навсегда.
     Для настоящего  злого дела требуется хоть доля мужества. Злоречие много
безопаснее, и удовольствие от  него непосредственнее. Ты говоришь  гадость о
ближнем, и уже в этот момент  наслаждаешься его ниспровержением. Злоречие --
яд,  который  тихо  и  неслышно  вводят в  артерии  человеческих  отношений;
пораженный им замечает неладное лишь тогда, когда организм уже отравлен.
     Какой  может   быть  от  злоречия  толк?  Кажется   извращением  искать
полезность  в  том,  что  нас  представляет  в  дурном   свете,  чаще  всего
незаслуженно,  а  иногда  и  вообще ни  с  чем  не  сообразно.  И  все-таки,
злоречивость полезна  так же, как  кривое зеркало.  Она  исказит наш  облик,
привнесет  в  него уродливые, ложные, чудовищные  черты. Глядя  на них -- на
себя  изуродованных и мерзких  --  мы лучше понимаем, какими мы  не есть,  и
какими могли в худшем  случае стать. В наветах, лжи, подлых  речах заключено
предостережение: такими  нас могут видеть,  такими  нас  могут  выдумать.  И
каждый из нас, брезгливо отстраняясь от созданного злоречием образа, решает:
"Этому не бывать!" Яд может погубить, но он же  способен стать противоядием.
Примем в себя злоречие, пусть нам станет больно, противно и грустно. Но зато
никогда, никогда мы не будем такими, какими нас хотят видеть наши злоречивые
ближние.  Стоит   сказать  им   спасибо  за  предостережение.  И  если  свою
благодарность вы совместите с пощечиной -- тоже не беда.
     

     Мало кто  обладает столь  поразительной возможностью почувствовать себя
счастливым, как мнительный человек, и редко кто несчастен больше, чем он.
     Сознание мнительной  личности  одержимо призраками.  Зыбкие,  туманные,
унылые,  являются  они неведомо  откуда и наполняют душу вялой,  безропотной
тоской.  Появление  этих  призраков не имеет причин,  а они сами не обладают
сколь-нибудь   определенным   содержанием.   Порождающая  их  сила   --   не
обстоятельства внешнего  мира, а сама мнительная натура. Их очертания крайне
неотчетливы, и только  одно в  них  ясно  -- они таят опасность и  неведомую
угрозу, они предостерегают и вещают несчастье.
     Когда худшие опасения, возникшие на пустом месте, угнетавшие и томившие
душу, вдруг -- и это закономерно -- рассеиваются, тогда мнительному человеку
даруются минуты острого упоения  жизнью, непередаваемо глубокого наслаждения
счастьем.   Весь   мир   расцвечивается   для   него   чудесными   красками,
действительность становится сказочным  волшебным дворцом, который по капризу
повелителя воздвиг могущественный джин.  И дворец этот, и прилегающий к нему
великолепный  сад  полны  добрых  чудес,  и  все  волшебства  мира  окружают
мнительного человека, которого оставили его хмурые демоны.
     Но, увы! -- краткое, обидно  краткое время продолжается  это торжество,
радостное пиршество жизни, выстраданное мнительной натурой. Случайная мелочь
вновь вспугнет болезненно чуткую  душу,  и  осядут стены  чудесного  дворца,
пропадет неведомо где чародей, вчерашний обладатель неземных чудес проснется
на каменистой почве, под открытым  небом, в голой пустыне, продуваемой всеми
ветрами. И снова побредет по  свету наш вечно всего опасающийся, непрестанно