|
ранят и губят друг друга -- везде присутствует их незримое единство. Должно
случиться великое несчастье, чтобы эта дремлющая в глубине всего живого
связь вспыхнула и спаяла воедино живые существа, властно остановив их рознь
перед лицом всеобщей опасности. В обычной же жизни она незаметна, позволяя
вершиться "войне всех против всех", и не останавливая, наверное, ни одного
преступления человека против человека.
Все так, однако же глухо слышится голос этой связи, невидимый страж
бдит, дабы не порвалась она, и всякое покушение на нее виноватит человека
больше, чем явное преступление. Несправедливость и есть непризнание этой
всечеловеческой солидарности, посягательство на ту взаимную обязанность
людей друг другу, которая следует из простого факта единокровности всех
человеческих существ.
Несправедливый становится изгнанником в мире людей. Он чужак больше,
нежели злодей; ибо последний нарушил лишь нормы отношений между людьми,
тогда как несправедливый покусился на единство человеческого рода. Никто не
дает ему в своей душе приюта, будто он нарушил некий священный закон,
который не дано преступать людям. Печальна эта фигура, и даже в самом
торжестве ее есть нечто постыдное и жалкое.
Я человек мелочный. Сущий пустяк способен расстроить меня больше, чем
крупная неприятность. Мелкие препоны и нескладности то и дело деформируют
течение моей жизни, вызывая к действию темные силы раздражения и тревоги,
гнева и отчаяния. Для меня загадка, почему мне не удается отдавать мелочам
столь малое внимание, какое они заслуживают? Почему законная и спасительная
безучастность не выручает в случаях, когда речь идет о вещах мимолетных и
незначительных? Какая превратная сила делает меня рабом сущей ерунды,
оставляя в душе мерзкий осадок униженности и опустошенности? Этому нет
объяснений. Разве что единственное кажется мне вероятным. Иногда я думаю,
что подвластность мелочам есть назначенная мне плата. Или, правильнее
сказать, расплата. Ведь серьезные, подчас трагические потрясения моей жизни
никогда не вызывали во мне тех ничтожных и оскорбительных порывов, которые
так часто рождаются из сущих пустяков. Мне пришлось, без преувеличения
сказать, перенести немало тяжелых и горестных испытаний. Слова "горе",
"смерть", "безысходность", "пустота" для меня, к сожалению, слишком реальные
пометы жизни. Но никогда, в самых отчаянных и ужасных для меня состояниях, я
не терял присутствия духа так, как это случается в связи с какой-нибудь
бытовой мелочью, совершенно безобидной несогласованностью твоего и чужого
поведения, мимолетным непониманием или недоразумением. Наверное,
какая-нибудь зловредная сила назначила мне расплату за дар принимать
жизненные тяготы и испытания в присутствии духа. Быть может, это мое "жало в
плоть".
Будет ли толк от человека, доверившегося первому встречному,
услышанному слову, ближайшему впечатлению -- всему, что непосредственно
есть, что всякий момент предстает перед глазами, слышимо ушами, осязаемо,
вкушаемо, ощущаемо? Нет, не будет толка от такого человека. Прежде, чем ему
удастся нечто достойное совершить, он окажется жертвой истинной сущности
вещей, которая всегда потаенна, которая не спешит выказывать себя и которую
разгадает лишь изощренный ум.
Каким же образом, спрашивается, так изощрить сознание и душу свою,
чтобы стало возможным постичь тайны мира, овладеть затаившимся, открыть
незримое? Нет к этому более надежного пути, чем подозрительность.
Подозрительность -- это неиссякающая душевная стойкость, ограждающая
человека от обмана и самообмана. Недоверие к тому, что есть, что наивно и
неприкрыто являет себя; страсть к разоблачениям; настороженность к
откровенности; уклончивость в обнаружении собственных качеств; избегание
отчетливых суждений и однозначных поступков; лицедейство и провоцирование в
других предполагаемых скрытых свойств; неизбывная грусть; горечь
разочарований;
смешение сна и яви, надежды и злости -- вот некоторые очевидные
признаки подозрительности.
Подозрительность тягостна и приносит беды. Редко она делает счастливым.
И даже тот, кто стал обладателем заветной истины: кто уверился в том, о чем
прежде лишь смутно подозревал и тем оправдал свою подозрительность, нечасто
бывает удовлетворен.
Подозрительным всегда руководит скрытая боль. Она, будто тонкий луч
фонаря, мечется и шарит по стенам, везде наталкиваясь на глухой мрак.
Странно, но подозрительный всегда находит то, что ищет. Из лесов своей
угрюмой охоты он никогда не возвращается без добычи. Это тем более странно,
что он отправляется за неведомым зверем и овладевает им, даже если того на
свете нет, и лес безжизнен, и сгорел давно, и пустыня кругом, и нет даже
шевеления жизни на много дней пути.
Разгадка этих странных происшествий и вечной охотничьей удачи довольно
|
|