незаметно глохнут. Теперь уже мы притязаем на ответное добро; на собственный
дар  мы  ждем подобного ответа. Так  наше наивное, но возвышенное стремление
творить благо постепенно вырождается в простые отношения обмена. И  приходит
день, когда не найдя в таком обмене эквивалентности, мы вскипаем благородным
негодованием,  считая себя  обманутыми.  Мы  вздорим,  обижаемся и  делаемся
неприступны и холодны.  Словом, душу нашу охватывают  низменные чувства. Так
благодарностью  иссушаются возвышенные  порывы, великодушные поступки и  все
поведение становится подчиненным расчету.
     Напротив, проявления неблагодарности  охраняют нас от  этой  опасности.
Неблагодарные поступки  окружающих  настраивают  нас на возвышенный лад. Они
приучают нас  к простой мысли: мы живем сами для себя, и то,  что совершаем,
совершается нами в конечном счете для себя самих. В самом поступке мы должны
найти   всю  полноту  жизненного  содержания,   и  ждать  вдобавок  от  мира
какого-либо  дополнения  в виде  одобрения и сочувствия -- излишняя  и  даже
пагубная роскошь.
     Быть самим  собой  -- в  этом  заключено высшее  благо.  Крайне  наивно
ожидать,  что  к этому  великому счастью будет добавлена поддержка и радушие
окружающих. Гораздо естественнее счастливому человеку вызвать раздражение  и
зависть тех, кто рядом.  И скажите: разве эти  недобрые  чувства  чрезмерная
плата за подлинное счастье7 Да,  конечно, неблагодарность вызывает  душевную
боль. Но это -- целительная боль, освобождающая нас от шор и  ложных надежд,
внушающая истинную меру ценностей.
     Только не рассчитывающий на благодарность --  благодарен. Лишь когда мы
с неблагодарностью смирились и приняли за норму, тогда формируется  истинное
благородство души. И разве появление в нас этого  замечательного качества --
великодушия -- не стоит  того, чтобы мы с  благодарностью отнеслись к  тому,
кто был  к нам  неблагодарен.  Человек  живет, себя отдавая и даря: как этот
великий закон жизни осознать, исчезни неблагодарность?
     

     Тупица  --   это  великий  хранитель  мироздания,  неприметный  Атлант,
поддерживающий на своих плечах сложившееся строение жизни. Не  будь тупости,
действительность  подверглась бы  страшной  опасности  погибнуть. Представим
себе: все общество  устремилось бы в едином порыве... куда? не знаю  "куда",
да  это  и неважно. Существенно, что это  стремление  к новому образу  жизни
разом  вырвало  бы  людей  из  прежних  устоявшихся  форм  существования,  и
наступила бы сумятица, и ни в чем нельзя было бы найти опору.
     А если цель,  к которой устремились,  на поверку оказалась пустой? Если
идеалы показали себя  несостоятельными,  а  упования  -- напрасными? Тогда и
вовсе гибельным  стало  бы  положение общества,  и  разрушилось  бы  оно  до
основания,  оставив  по себе руины и  печальные воспоминания в  помутившемся
сознании одичалых людей.
     Но  никогда, при  самых решительных  поворотах  общественной  жизни  не
случается этаких  живописных трагедий. И все  потому,  что существуют  тупые
люди.  Они -- сберетатели и спасители мира.  Оттого, что  нормы поведения  и
способы  действий,  знания  и  стремления входят  в  их  косное  сознание  с
величайшим  трудом,  от  этого  они  усваивают  самые  простые,  чаще  всего
повторяющиеся, наиболее  устоявшиеся элементы  общей  жизни.  Тем  самым они
впитывают  и сохраняют  именно  те  человеческие проявления,  которые прошли
суровейший  естественно-исторический  отбор  и  всеми  сменявшимися  формами
человеческими общежития признаны за необходимые. А что тупица усвоил, тем не
в силах пренебречь; от своего он не откажется никогда. Всем творцам, в каких
бы областях человеческой  деятельности  они ни дерзали, хочется мне сказать:
овладейте симпатией тупого человека, снищите его  признание. И только  тогда
радуйтесь,  только тогда  восклицайте: "Я добился  многого, меня  не забудет
мир!" Да, только в этом случае он вас не забудет.
     Когда  я  смотрю  на  тупицу, умиление  охватывает  меня. Это  чувство,
разливаясь в душе теплой  волной, быстро  гасит то естественное раздражение,
которое вызывает тупость. "Господи, -- думаю я, -- есть все-таки в этом мире
островок незыблемой, неколебимой тверди", и разумею под этим островком жизнь
и сознание тупого  человека.  Как утомленный путник приходит в оазис, так мы
возвращаемся  к  тупому,  ограниченному,  примитивному  существованию  после
странствий  по нетореным  дорогам  к манящим  целям.  Если на этом  пути  мы
добились  успеха,  то  хочется  погордиться  достигнутым,  сравнивая  его  с
примитивностью  предшествующего. Ну  а  если, мы  потерпели  поражение,  то,
гонимые  и измученные,  спасаемся  в прежнем существовании, как  в  надежной
гавани.  Слезы раскаяния  и растроганности выступают  на наших глазах, и нет
тогда  ничего  милее прошлой незатейливости нашей жизни.  И при успехе,  и в
случае  неудачи нуждаемся мы в  тупом,  ограниченном, косном,  пережитом, но
именно поэтому  знакомом,  ясном и  спокойном  существовании.  В  тупости  и
незатейливости бытия вечная наша надежда и вечное утешение.
     Нелегко, натужно усваивает  тупой человек  жизнь и ее законы. Но уж что
усвоил -- то неистребимо.  Можно  жуткой  пыткой  выдавить клевету у  героя,
можно  честнейшего человека  вынудить  к неблаговидному поступку, можно мать
настроить  против своего  дитя. Но нельзя,  совершенно невозможно  выбить из
тупого  человека  однажды   усвоенный  им  навык.  Пытайте   и   жгите  его,
расставляйте  ему  коварные  ловушки,  погружайте его  в  трясину  нищеты  и
ничтожества  --  тупой  человек  лишь  будет  оглядываться в недоумении,  не
понимая,  чего  от него хотят. Он не  властен над своей натурой,  и  то, что