что находятся не с действительным партнером, а с другим, любимым, человеком); 
4) «связанная с чувственными восприятиями» — т.е. считающаяся наилучшей 
«нормальная любовь». Приведенная классификация представляет несомненный интерес 
и с точки зрения современной психологии (роль рассудочного начала и 
воображения; самовнушение, приводящее к «замещению»; значение привычки, степень 
влечения к данному лицу и т.д.).
Указанные особенности Камасутры тесно связаны со стремлением к полноте описания.
 Эта тенденция проявляется уже в исчерпывающем выборочном перечислении всех 
элементов того или иного множества. Характерно наложение друг на друга разных 
классификаций с учетом всех возможных сочетаний. Таковы, например, рассуждения 
о типах мужчин и женщин (см. 6.1, 6.65). 
Здесь предусмотрены все сочетания каждого из трех типов (согласно размерам) 
мужчин с каждым из трех типов женщин.
Полученные девять сочетаний в свою очередь делятся на 3 «равных», или «лучших» 
(т.е. между сходными типами) и 6 «неравных», из которых выделено по два 
«высоких» и «низких» («средние») и по одному «высшему» и «низшему», т.е. с 
максимальной разницей между партнерами («худшие»). 
Далее сходное деление на три типа проводится согласно принципам «времени» (т.е. 
скорости наступления оргазма) и «природы» (т.е. темперамента); каждое из них 
также образует 9 сочетаний; наконец, совмещение всех трех принципов образует в 
общей сложности, как это отмечает комментарий Яшодхары,  9х9х9 =729 сочетаний. 
(!!!) 
Другие примеры - перечисление различных вариантов использования посредницы (47.
1 и ел., 31—34), описание прежних посетителей гетеры, перешедших от нее к 
другой женщине (56.4 ); ср. 58.4 и др.
Как уже отмечалось, многие из этих классификаций не потеряли интереса и в наше 
время. Но даже в тех случаях, когда подобная игра различными комбинациями 
представляется оправданной скорее чисто формальными соображениями, нежели 
значимостью перечисляемых объектов и ситуаций, материал Камасутры сохраняет 
свое значение для истории научной методологии, указывая на пути, которыми 
древнеиндийская наука шла к полноте описания. Рассуждения Ватсьяяны о типах 
мужчин и женщин или о выгодах гетер выглядят как своеобразные упражнения в 
комбинаторике (разумеется, самой элементарной); они достаточно явно 
обнаруживают стремление к исчерпывающему анализу логических возможностей — 
проблеме, актуальной и в современной науке.
Другая интересная черта Камасутры — определенная двуплановость повествования, 
систематическое введение текста «второго порядка», в той или иной форме 
опосредствующего «первичные» наставления (разумеется, здесь не идет речь о 
комментарии). Следует сказать, что сходные, пожалуй, даже еще более ярко 
выраженные примеры дают и некоторые другие древнеиндийские трактаты — ср. 
заключительную часть А., своего рода метатеорию артхи, содержащую описание 
«методов науки», т.е. подробный перечень и характеристику всех приемов описания,
 употребляемых автором. 
Этот «второй порядок» не столь строго организован в Камасутре, однако и здесь 
он весьма интересен. Сюда можно прежде всего отнести уже упоминавшиеся данные о 
традиции и содержании К. (гл. I), замечания об установке автора (64.57), 
рассуждения о допустимости следования отдельным наставлениям К. (например, 19.
37; ср. 49.51—52; 64.55) со своеобразным противопоставлением теории , т.е. 
совокупности рекомендаций самой Камасутры, практическому их осуществлению. 
Не раз встречаются оценки действия Камасутры с упоминанием ее названия: 
42.50 (ср. 64.59) — об успехе у женщин мужчины, сведущего в К; 44.8 — совет при 
определенных обстоятельствах беседовать о Камасутре, чтобы дать знать женщине о 
своей любви; 
8.30 — о способности наставлений об объятиях пробудить влечение; 50.14 — об 
искушенности в Камасутре, как общем достоинстве гетеры и ее посетителя и т.д.
Среди подобных примеров весьма примечательными представляются некоторые 
оговорки — здесь не рекомендуется следовать отдельным из высказанных раньше 
рекомендаций, указывается на ограниченность их применения и т.п. Так, после 
скрупулезной классификации объятий в зависимости от различных стадий знакомства 
автор в известном смысле сводит на нет эти рациональные рассуждения.
«Настолько лишь простирается действие наук, — пишет Ватсьяяна (8.32), — 
насколько слабо чувство в людях; когда же колесо страсти пришло в движение, то 
нет уже ни науки, ни порядка» . 
Аналогичным замечанием начинается и следующая глава (9.1), где на том же 
основании отрицается строгая последовательность для поцелуев и других ласк. 
Сходным образом вслед за перечислением мест, куда наносятся царапины, автор 
говорит: «Когда колеса страсти пришли в движение, то уже неизвестно, где место, 
где не место» (10.6, ср. 24). При страстном соединении, продолжает он (15—15.
30), «не размышляют и не следуют предписаниям... здесь действует лишь влечение 
». Как бы сознавая ограниченность возможностей собственного описания, Ватсьяяна 
подчеркивает, что явления, с которыми он имеет дело, поддаются строгому 
упорядочению лишь при определенном состоянии субъекта, что его рекомендации 
пригодны лишь при соблюдении «порядка», при размышлении и принципиально 
неприменимы к состоянию страстного возбуждения. Эти свидетельства весьма кратки 
и отрывочны, однако и в таком виде они достаточно ясно свидетельствуют о 
различении автором двух установок, которые могут быть соответственно обозначены 
как рациональная и иррациональная и как бы находятся в отношении взаимной 
дополнительности. 
Подобное различение — еще одна черта Камасутры, находящая себе аналогии в 
современной научной методике и важная для историка науки. То, как описывает