говорит Псалмопевец: Они омерзительны 'сделались в намерениях своих (Пс.
XIII, 1) 31: их осознанный характер действительно делает их гнусными и
ненавистными. Некоторые из таких [тяжких грехов ], опознаваемых по клейму,
наносят своим воздействием вред человеку и потому называются преступными.
Среди них согласие на клятвопреступление, на убийство, неверность,— грехи,
более всего возмущающие Церковь. Если мы предаемся обжорству или из
тщеславия жаждем для себя большого почета, то, хотя мы и совершаем это
сознательно, такого рода грехи не относятся к преступным; многие даже
считают, что они скорее заслуживают похвалы, нежели хулы.

Легче ли воздерживаться от легких грехов, чем от тяжких?

32 Marcus Tullius Cicero. Retorica ad C. Herennium, IV, 4.
Кое-кто считает большим совершенством, а потому заслуживающим похвалы
стремление охранить себя скорее от простительных, нежели от преступных
грехов, так как последние кажутся более трудными и нуждаются в более
ревностном попечении. На это я отвечаю прежде всего словами Туллия
[Цицерона ]: трудно — не то же, что славно 32. К тому же перед Богом
гораздо более заслуженными были бы те, кто нес тяжкое бремя Закона, нежели
те, кто предан евангельской свободе, ибо страх влечет за собой кару, коей
чужда совершенная любовь, и действия под властью страха,— независимо от
того, кто действовал,— связаны с большими испытаниями и страданиями, чем
действия непосредственно по любви. Поэтому Господь призывает трудящихся и
обремененных принять тяготы не [Закона ], а приятные, легкие тяготы,
принять которые нужно, разумеется, оттого, что они переходят от рабства
Закона, которым были угнетены, к свободе Евангелия, и те, кто сначала был
движим страхом, усовершенствуются благодаря любви, которая все выдерживает
без труда, все терпит; ведь ничто не трудно любящему; в особенности сильна
и истинна любовь Бога, поскольку она не телесна, а духовна. Кто не знает,
что нам труднее защитить себя от блох, чем от врага, и от спотыкания о
маленький камень, нежели о большой? Но разве оттого мы считаем, что вещь,
от которой труднее защититься, лучше или спасительнее той, от которой
защититься легче? Вовсе нет. Почему? Потому что того, что труднее, можно
избежать, причинив менее вреда. Так, следовательно, если мы допустим, что
защищаться от простительных грехов труднее, чем от преступных, то более,
однако, следует избегать того, что опаснее, что заслуживает большей кары и
относительно чего мы думаем, что Бога ими оскорбляют сильнее и потому они
более неугодны Ему. Чем более ревностно мы Ему преданы благодаря любви, тем
более чутко мы должны избегать того, чем Он сильнее всего оскорбляется и
что более всего порицает. Тот, кто кого-нибудь истинно почитает, волнуется
не столько о том, чтобы самому не претерпеть какого-либо ущерба, сколько о
нанесении ущерба или оскорбления другу, как о том сказано у апостола:
Любовь не ищет своего (1 Кор. XIII, 5), и еще: Никто не ищи своего, но
каждый пользы другого (там же, X, 24). Итак, если мы должны избегать
прегрешений не столько из-за нанесения нам ущерба, сколько из-за ущерба для
Бога, то, право же, тем более нужно избегать того, что больше оскорбляет
Его. Потому, если мы вспомним поэтическую сентенцию о почитании нравов:
33Квинт Гораций Флакк. Эподы, I, XVI, 52.
Они ненавидят грехи, любя добродетель 33,— то чем больше внушаемая им
ненависть, тем постыднее они сами себя почитают; чем дальше они удаляются
от уважения добродетели, тем естественнее для них оскорбление других.
Наконец, поскольку мы тщательнее разбираем грехи по одному, сопоставляя
их друг с другом, можно сравнить грехи простительные с преступными, а
именно: с возлияниями, чревоугодием, клятвопреступлением и неверностью. И
мы задаем вопрос: нарушение чего — наибольший грех? Или; где больше
презирается и чем более всего оскорбляется Бог? Я не знаю,— может быть, ты
ответишь, почему некоторые философы считали, что все грехи равны? Но если
ты хочешь следовать этой философии, даже больше — явной глупости,— то это
значит хорошо уметь избегать и преступных, и простительных грехов, плохо
совершать и те, и эти. Почему, в таком случае, кто-то считает, что
воздерживаться от простительных грехов предпочтительнее воздержания от
преступных? Потому что, если кто-то спросит, на каком основании мы можем
заключить, что неверность более угодна Богу, чем чревоугодие, то
Божественный Закон, как я полагаю, может нам объяснить, что он не установил
никакого возмездия за последний проступок, тогда как за первый
устанавливает не какое-то простое наказание, но осуждение на жесточайшую
смерть. Ибо неверность оскорбительна для любви к ближнему, в которой
апостол видит исполнение Закона (Рим. XIII, 10) и, коль скоро она
противоположна этой любви, она и карается сильнее.
Но, сравнив таким образом по отдельности грехи простительные с
преступными, не хотим ли мы напоследок обсудить их в целом, чтобы полностью
удовлетворить всех,— разумеется, на наш салтык? Я никоим образом от этого
не уклоняюсь. Итак, предположим, что некто с большим тщанием избегает всех
простительных грехов, не заботясь о том, чтобы уклониться от преступных. И
хотя он полностью избегает первых, он нацелен на вторые. Кто же поверит,
что здесь он согрешил менее тяжко и что он стал лучше, если, остерегаясь
тех [простительных ], он стал жертвой этих [преступных ]? Последовательно
сравнив таким образом, как мы и сказали, все виды грехов как по
отдельности, так и вместе, я полагаю, стало очевидным, что воздержание от
простительных, а не от преступных грехов еще не заслуживает похвалы и не