они и были готовы к приятию его; однако кто же мог бы вменить им в вину то,
что, как мы видим, случилось не по их неведению? Мы не утверждаем, что их
неверия, в коем они закоснели, достаточно для осуждения, хотя причина
слепоты, в которую ввел их Господь, и не ясна. В самом деле, если кто-либо
вменил им в грех такую слепоту, то не может ли показаться абсурдным само
дозволение осудить их, невинных?
Однако, как мы уже часто напоминали, мы полагаем, что собственно грехом
можно назвать лишь то, что заключено в вине презрения Бога, и нет никого,
какого бы возраста он ни был, кто за это не навлек бы на себя осуждения. В
самой возможности включения сюда и младенцев, и тех, кому не было возвещено
Евангелия, я не усматриваю, что они не верят в Христа. То есть налицо не
какой-либо грех, а лишь отсутствие веры, являющееся следствием неведения,
которого невозможно было избежать. Например, кто-то, намереваясь пострелять
зверей или птиц, случайно в лесу стрелой убил человека, которого не
заметил. Если мы утверждаем, что он, однако, согрешил по неведению,— если
даже признаем, что он не согрешил ни осознанно, ни в своих помыслах,— то и
в этом случае мы применяем понятие греха не в собственном смысле, как вину,
а в широком смысле: как то, что, хотя и, разумеется, совершенно запрещено
делать, но произошло из-за ошибки, неведения или по какой-то иной досадной
причине. Так, грех по неведению не предполагает вины, а лишь действие,
которого не следует совершать; грех в помыслах значит желание того, что нам
вовсе не следует желать; грех слова либо поступка — это говорить или делать
то, что нам не следует ни говорить, ни делать, даже если это происходит
вопреки нашей воле, по неведению. Таким образом, мы утверждаем, что грех
гонителей Христа и его [приверженцев ], которых, как они полагали, нужно
преследовать,— это грех прежде всего деяния; однако их грех был бы более
тяжким прегрешением, если бы они вопреки сознанию проявили к ним пощаду.

Всякий ли грех запретен?

Спрашивают также, всякий ли грех запретил нам Бог? Если мы на это
ответим еда», то окажется, что Он действовал бы неразумно, потому что жизнь
в этом мире никоим образом не может протекать без греха, по крайней мере —
без простительных грехов. В самом деле, если Он повелевает нам избегать
всякого греха, то мы никак не можем избежать его в любых обстоятельствах,
так как Он обещал нам, что бремя его приятно, т. е. возлагал легкое бремя;
но мы не в состоянии [его ] долго вынести, потому что это превышает наши
силы, как и заявил о бремени Закона апостол Петр (2 Пет.). Кто в состоянии
заранее предвидеть для себя последствия греха,— например, суетного слова,—
чтобы сохранить в себе, никогда не впадая в самовозвеличивание, то
совершенство, о котором говорит св. Иаков: Кто не согрешает, в слове, тот
человек совершенный (Иак. Ill, 2)? Он же несколько выше сказал: Ибо все мы
много согрешаем. И другой апостол великого совершенства провозглашает: Если
говорим, что не имеем греха,— обманываем самих себя, и истины нет в нас (1
Ин. I, 8).
Я думаю, никто не скрывает, что трудно, если не совсем невозможно из-за
нашей слабой природы, оставаться полностью свободным от прегрешения. Если
же, как мы сказали, употреблять слово «грех» в самом широком смысле, то мы
называем грехами те поступки, которые совершаем неподобающим образом. Если
же мы понимаем под грехом то, что собственно таково, т. с. презрение Бога,
то жизнь в этом мире действительно может протечь без него, хотя и с большим
трудом. И в самом деле: как мы выше упомянули, Бог ничего нам не запретил,
кроме согласия на зло, которым мы оскорбляем Бога, хотя может показаться,
что запрет касается самого поступка; выше мы показали, что в противном
случае нам никоим образом нельзя будет соблюсти его заветы.
300 различии между грехом и преступлением см.: Aurelii Augustini
Enchiridion//MPL, t. 40, со]. 265; Sancti Gregorii papae I Moralia, XXI,
12, n. 19//MPL, t. 76. col. 20).

31 В русском тексте: «Они развратились, совершили гнусные дела».
Некоторые грехи называются простительными и как бы легкими, а другие —
смертными, т. е. тяжкими. Среди смертных одни называются преступными,
которые бесчестят человека (persona) и, если о них узнают, делают его
преступником, другие — нет 30. Простительные — это такие прегрешения, когда
мы соглашаемся на то, на что, мы знаем, соглашаться не нужно, но в тот
момент это наше знание исчезло из памяти. Ведь и во сне многое узнаем, о
чем, бодрствуя, не вспоминаем. Даже во сне мы не утрачиваем нашего знания,
т. е. не становимся невеждами, а, бодрствуя, не делаемся мудрыми. Так,
иногда мы соглашаемся на пустословие, чревоугодие или возлияния,— хотя,
однако же, знаем, что этого никоим образом не нужно делать; но в тот момент
мы не помнили, что делать этого нельзя. Именно такое согласие, которое
проистекает из забвения, называется легким, или простительным, грехом. То
есть для того, чтобы этот грех искупить, не нужно большого наказания. Нас
не карают такими, например, карами, как отлучение от Церкви или строгий
пост; раскаиваясь в таких оплошностях, мы в ежедневной исповеди молим о
прощении, вспоминая лишь легкие, а не тяжкие прегрешения. В самом деле,
здесь нам не стоит говорить: «Я согрешил неправедностью, убийством,
неверностью»,— тем, что называют смертными и тяжкими грехами. Их жертвами
мы становимся не по рассеянности, как в других случаях, но совершаем их
намеренно и обдуманно, становясь омерзительными для Бога,— как о том