| |
История Шаолиньского ушу
Шаолиньское ушу - это традиционное название искусства рукопашного боя и
способов владения оружием, зародившихся или развивавшихся в монастыре Суншань
Шаолинь, что расположен в китайской провинции Хэнань административный центр -
Чжэнчжоу в уезде Дэнфэн. Шаолиньское ушу широко распространено в Китае и за его
пределами, оно является одной из древнейших ветвей ушу. Согласно легендам, оно
ведет свое начало от индийскою проповедника буддизма Бодхидхармы (на китайском
это имя было протранскрибировано как Путидамо, позднее его стали называть
просто Дамо). Он прибыл в царство Северная Вэй примерно в VI веке и будучи не
понятым властями удалился в этот монастырь, где и просидел девять лет в пещере
спиной к стене. Когда он, наконец, решил подняться, то оказалось, что ноги
потеряли двигательную способность. Однако, используя особый комплекс упражнений,
Дамо восстановил их активность, и предписал монахам сочетать практику
молчаливого созерцания с физическими упражнениями.
От него монахи якобы, изучили первый комплекс шаолиньского ушу - "18 рук
архатов" (архат - последователь Будды, достигший последней, четвертой ступени
святости на пути к нирване - полностью освободившийся от земных желаний).
Реальных свидетельств того, что Дамо преподавал ушу, не имеется, однако
историческим фактом является то, что в предписанные монахам "четыре деяния"
входило и "воздаяние за зло".
Другой популярной легендой о Шаолиньском монастыре является история о том,
как 13 монахов спасли императора. Дело было в VII веке, когда Ли Шиминь -
второй император династии Тан - спасаясь от мятежника Ван Шичуня упал в
протекавшую неподалеку от монастыря реку и был спасен монахами. Тринадцать
монахов решили защитить императора и монашеский отряд, разгромив мятежников,
взял Ван Шичуня в плен. Вернувшись на трон, Ли Шиминь не забыл услуги,
пожаловал монастырю землю (около 250 га), разрешил монахам пить вино и есть
мясо, а самому монастыря было позволено содержать особые монашеские войска.
Однако первые исторические подтвержденные сведения о том, что в
Шаолиньском монастыре есть свой особенный стиль ушу, относятся только к началу
периода правления Китае монгольской династии Юань. В XIII веке в монастыре
появился монах по имени Цзюэюань. Он ушел из родных мест с единственной целью -
постичь тайны искусства шаолиньских бойцов. Однако несмотря на занятия у лучших
наставников, он пришел к выводу, что уровень шаолиньского ушу вовсе не
соответствует тому, о котором говорят легенды. Решив найти настоящих мастеров,
он отправился на поиски. В Ланьчжоу он помог отбиться от разбойников некоему Ли
Соу. Узнав о цели странствий Цзюэюаня, Ли Соу рассказал, что в Лояне (тогдашняя
столица Китая) есть человек по имени Бай Юнфэн, который знает тайные
шаолиньские традиции. Вместе с сыном Ли Соу (позднее принявшим монашеское имя
Дэнхуэй) и Бай Юнфэном все четверо вернулись в монастырь. Там они много лет
перерабатывали имеющиеся техники, привнося в них все, казавшееся им
рациональным и разумным. Так на основе "18 рук архатов" Цзюэюань создал
комплекс "72 руки" (в настоящее время в Шаолине существует парный комплекс "72
приема Цзюэюаня"), который потом был дополнен до 170 приемов. Бай Юнфэн
разработал систему "боя пяти животных" - тигра, леопарда, дракою змеи и журавля.
Шаолиньский монастырь простоял до 1928 года. 20-е годы нашего века вошли в
историю Китая под названием "правление милитаристов", когда каждый, кто имел
хоть какую нибудь военную силу (от группы армий до батальона) объявил себя
полновластным властелином какой-либо территории (от нескольких провинций до
одной деревин). Все они вели сложную военно-политическую борьбу за увеличение
своих владений, и в перспективе - за контроль над всем Китаем, то объединяясь в
кланы, то вновь нарушая договоры и союзы. В 1928 году место, где находится
монастырь, стал полем боя, и монастырь был уничтожен страшнейшим пожаром за всю
его многовековую историю. Согласно хроникам, огонь бушевал 40 дней, монастырь
выгорел дотла. Монахи разбрелись по окрестным деревням, часть вернулась в мир.
Монастырь так и находился в руинах до 1970 года, когда о своем намерении
посетить знаменитый храм заявил японец Со Досин, объявивший себя преемником
шаолиньской традиции, якобы переданной ему незадолго до войны в Китае каким-то
из монахов (история, честно говоря, очень и очень сомнительная, но по
политическим соображениям в Ките обычно предпочитают называть то, чем
занимаются в "Японском союзе сёриндзи кэмпо", японским вариантом шаолиньского
ушу). Тогда правительство срочно выделило крупную сумму на восстановление
монастыря и собрало уцелевших монахов (точнее тех, кто захотел вернуться в
монастырь).
В настоящее время монастырь Суншань Шаолинь является прежде всего крупным
туристским центром. Вокруг него кормится большое количество школ ушу, никакого
отношения к монастырю не имеющих. Обычно они делают деньги на доверчивых
иностранцах, которые всерьез готовы выкладывать по 20 долларов в день за то,
чтобы после двухнедельных тренировок получить сертификат о том, что они
"изучали настоящее Шаолиньское ушу".
Одним из самых известных заведений такого рода является Международная
академия шаолиньского ушу. Возглавляет ее Ван Чанцин (обычно предпочитающий
подписываться монашеским именем Дэцянь).
В Шаолиньском ушу есть как стили внутренней работы где главное - мягкость,
так и стили внешней работы, наполненные жесткой силой. К настоящему времени
стилей внешней работы - подавляющее большинство. Внутреннюю и внешнюю работу
различают по специфике искусства, в зависимости от школы. Если в основном
тренируют "мышцы, кожу и кости" - это внешняя работа, если "цзин, ци, шэнь" -
это внутренняя работа
Очень трудно определить, какие стили следует относить к шаолиньским, ибо в
разных концах Китая существуют стили, занимающиеся которыми свято уверены, что
стиль идет чуть ли не от самого Бодхидхармы.
Сейчас к шаолиньским стиля обычно относят стили практиковавшиеся и
практикующиеся в монастыре постоянно и стили, носители традиций которых
проживают в настоящее время вне монастыря, но шаолиньское происхождение которых
несомненно.
В настоящее время к таолу шаолиньского кулачного искусства с уверенностью
можно отнести следующие: сяо хунцюань (малый хунцюань), да хунцюань (большой
хунцюань - 3 комплекса), паоцюань (пушечный кулак), чжаоянцюань (кулак
обращенный к солнцу мэйхуацюань (кулак сливы мэйхуа), тунбицюань (кулак
пронзающих рук), цзиньганцюань (алмазный кулак), синьиба (захват сердца и
мысли) и ряд других. В парные таолу входят: лохэцюань (кулак шести соединений),
ухэцюанъ (кулак пят соединений), "72приема Цзюэюаня" и другие. Основные вид
оружия: шест, копье, широкий меч-дао, прямой меч - цзянь, пернач, крюк тигриной
головы, серп для травы, лопата с полумесяцем, девятизвезный хлыст,
трехсекционный цеп, кинжал, алебарда - цзи, трезубец. К смешанным таолу
относятся: "голыми руками против широкого меча", "с голыми руками против копья",
"с голыми руками против кинжала", "алебарда против копья", "широкий меч против
копья", "шест против копья", "серп для травы против копья", "пара широких мечей
против копья", "шест высотой до бровей против копья", "костыль против копья",
"костыль против шеста высотой до бровей", "девятизвенный хлыст против шеста" ,
"пернач с хлыстом против копья", "цеп против копья" и многие те другие.
Помимо всего этого в шаолиньском ушу есть методики циньна (болевых
захватов, заломов, удушении и т.п.), специальные методы боя на короткой
дистанции, трактат "Ицзин-зин" ("Канон изменений в мышцах") и множество методов
жесткой и мягкой наработки.
Специфическая манера шаолиньского ушу состоит в том что подъемы и
опускания, наступления и отступления происходят по одной линии, подъемы
поперечные - опускания продольные. Так как шаолиньское ушу утверждалось в боях
считают, что атака и защита должны происходить фронтально или с боковой стороны,
незачем тратить силы и ходить кругами. Бытует поговорка: "кулак бьет на
пространстве где может улечься корова". Это означает, что в бою наступления и
отступления делаются на два-три шага, поэтому при занятиях шаолиньским ушу нет
ограничений по площадке и оборудованию.
Кроме того, в шаолиньском ушу при ударах кулаком (ладонью) рука согнута в
локте - и в то же время не согнута, выпрямлена - и в то же время не выпрямлена,
это вызвано необходимостями реального боя. Рука слишком выпрямилась - не
остается сил на возвращение, и если сильный противник схватил ее, то сможет
причинить вред, если рука слишком согнута - то может не достать до цели.
В шаолиньском кулачном искусстве требуется согласованное использование
трех внутренних координаций (сердца и мысли, мысли и ци, ци и силы) и трех
внешних координаций (кистей и стоп, локтей и коленей, плеч и бедер). Манера
шаолиньских кулачных методов такова: движешься - подобно ветру, стоишь -
подобен вбитому гвоздю, тяжел - словно железо, легок - словно листок,
защищаешься - словно девственница, нападаешь - как свирепый тигр. Есть
поговорка: "у кулака есть форма, у удара нет формы". Ее смысл в то том, что
кулак при тренировке таолу увидеть можно, но и реальной схватке из-за
молниеносной скорости трудно разглядеть его форму. Правило кулачного искусства
гласит: "нет приемов и блоков - будет лишь один удар, появились приемы блоки -
ударов будет несколько десятков".
К прикладным методам также относятся правила "внешне свиреп - внутри
спокоен", "поднять шум на востоке и атаковать с запада", "указать вверх и
ударить вниз", "пустое и полное используются параллельно", "есть методы для инь,
есть методы для ян". Движения мощные и ловкие, смысл глубокий - и выражен
просто.
Шаолинь характеризуется шестью иероглифами: наработка, соответствие,
храбрость, быстрота, свирепость и подлинность.
"Наработка" означает, что мастерство должно быть совершенным. Как гласит
поговорка, "кулак бьет тысячу раз, а корпус движется естественно". В действиях
кулаками нужно чтобы проникновение в суть достигало сверхъестественности, чтобы
была живая маневренность, нужно демонстрировать "один прием на одну позицию", в
атаке есть защита, в защите есть атака.
"Соответствие": ци должно двигаться в соответствии с делаемым, защиты
должны согласовываться с атаками помогая силе и следуя форме, не нужно входить
в свое столкновение с надвигающимся приемом, "четырьмя лянами можно извлечь
тысячу цзиней".
"Храбрость" - это решительность. Появилась возможность - и атакуешь без
колебаний.
"Быстрота" - это скорость. В движении подобен - убегающему зайцу,
окидываешь взглядом - будто летящий лебедь.
"Свирепость" означает, что в движениях должна быть сила.
"Подлинность" - это означает, что не надо тренировать красивых пустых движений,
прием за приемом, форма за формой. Если не удар - то защита, но в защите есть
удар, в ударе есть защита.
При этом в шаолиньском ушу обращают огромное внимание на трансформации
пустого и полного, в стратегии прорабатывают принцип "встречаешь жесткое мягкой
трансформацией, встречаешь мягкое жестким наступлением". В закалке основным
методом является "столбовое настаивание" (стойка мабу).
"Столобовое настаивание"- база шаолиньского кулачного искусства, важнейший
способ тренировки силы ног и регулирования дыхания. Натренировал "столбовое
настаивание" - и в движениях будешь устойчивым словно гора Тай-шань.
С.Березнюк
Молчащая культура
С чем можно сравнить китайскую культурную традицию в том виде, в котором
соприкасается с нейевропеец, хотя бы в общих чертах знакомый с ее историей,
языком и обычаями? Пожалуй, с тонкой, прозрачной, но при этом абсолютно
непроницаемой тканью. Мы прекрасно видим, что творится за этой почти эфемерной
перегородкой, и все же не можем проникнуть сквозь нее. Мы видим и знаем, какие
люди находятся по ту сторону, какие отношения складываются между ними, чем они
дышат и живут, но, увы, не способны сами приобщиться к этому зазеркальному миру.
Мир за этой перегородкой духовно полноценен, каждая его часть является
взаимопреемлющей. Так, в ушу философия не отделена от приемов, равно как и во
всей китайской культуре практика вообще неотличима от духовного
совершенствования. Здесь символ един со своей природно-естественной формой,
мастерство неотличимо от святотатства. Именно эту ткань, которую мы начинаем
все реальнее и реальнее ощущать при изучении боевых искусств, мы и понимаем как
традицию, а отсюда становится понятным, что такое "жить внутри традиции". Лишь
единицы западных людей сумели, не нарушив кисейной тонкости этого мира, войти в
него, стать преемниками школ и воспринять ушу именно в таком виде, как его
воспринимают китайские мастера, как путь духовного преемствования воли древних
мудрецов.
Для Дальнего Востока боевые искусства всегда были полифункциональны, они
одновременно являлись и искусством самозащиты и способом состязаний, ритуальным
видом спорта и методом превентивной медицины, духовной дисциплиной и способом
социально культурного воспитания, символической самореализацией человека в
пространстве священных сил космоса и колоссальным
зрелищем.
Китай стал колыбелью всех восточных боевых искусств. Правда, не все
сегодня громко заявляют об этом, кому же хочется "терять самостоятельность". Но
факт остается фактом, практически все боевые искусства вышли из ушу.
Основной парадокс, может быть, заключается в том, что о китайских боевых
искусствах мы узнали не с Востока, не из их колыбели, а с Запада. О загадочных
китайских боевых искусствах говорили еще в 60-х годах, но настоящий бум начался
примерно с начала 70-х. Слово "ушу" тогда практически никому не было известно,
зато прижилось слово "кунфу". Именно так называли боевые искусства в ряде южных
районов Китая и так его именовали в тайных обществах, которые переместились из
Китая в США, а позже и в Европу еще в начале века. Ни для кого не было секретом,
что большинство залов для занятий кунфу "квонов" ("гуань") принадлежат именно
тайным обществам "Белого солнца", "Неба и Земли", которые из организаций
взаимопомощи стремительно трансформировались в гангстерские группировки.
Интересно, что долгое время Запад вообще не знал, как называются
китайские боевые искусства, первоначально их называли просто "китайским боксом",
а известный популяризатор боевых искусств Эд Паркер вообще именовал их
"китайским каратэ".
К середине 70-х годов западной публике уже приелось каратэ, кроме того
стало ясно, что занятия каратэ требуют регулярных и достаточно трудоемких
тренировок, в то время как немало поклонников кунфу надеялись, что мастерства
можно достичь и без изнурительной работы, лишь овладев "внутренней энергией". К
тому же каратэ уже к середине 70-х годов имело четкие правила и строгую систему
соревнований, подделки под каратэ были достаточно сложны, Таким образом, под
понятие "кунфу"
попадало все, что не являлось каратэ, в том числе и многочисленные выдумки.
Ошеломляющий эффект на публику произвела и личность Брюса Ли.
В середине 70-х годов появились книги Р.Хаберзетцера, Д.Дрэгера, Р.Смита,
Э.Паркера, Д.Гилби,ставшие бестселлерами. Практически они и сформировали
западный подход к ушу. Хаберзетцер впервые рассказал о "внешних" и "внутренних"
школах, однако столь сильно запутался в истории ушу, классификации стилей и
столь сильно переврал все названия, что это свело на нет весь эффект его книги.
Гилби рассматривал ушу как продолжение каратэ, только более загадочное и
экзотическое. Кунфу просто оказалось той почвой, к которой можно было приписать
любые собственные фантазии.
И все же книги имели ошеломляющий успех. Тем парадоксальнее кажется, что
в основе большинства из них не лежит практически никакого достоверного
материала, кроме слухов, бродивших вокруг "загадочного кунфу". В лучшем случае
местом "изучения" кунфу становился Гонконг, где преподаватели ушу далеко не
самого высокого уровня зарабатывали деньги на энтузиазме европейцев.
Сколь ни нелепы были рассказы и сколь мало они не совпадали с китайской
реальностью, им охотно верили, поскольку такие истории целиком отвечали
западному стереотипу о кунфу. По существу, упоминания о китайском ушу служили
лишь "трамплином", от которого отталкивалась западная фантазия. Там, где "наука
об ушу" не получилась, тотчас возник "миф об ушу". Нимало не заботясь о
правдоподобности, десятки книг и сотни статей на Западе, а затем и у нас в
стране рассказывали небылицы о "коридорах смерти" Шаолиня, таинственных монахах,
тайных методах боя, не удосуживаясь заглянуть в саму китайскую культуру. Здесь
можно задать до странности примитивный вопрос, на который, однако, еще никто не
сумел дать ответ: как можно было рассказывать об ушу, ни разу не заглянув в
китайские хроники и трактаты, не выяснив той многозвенной цепи событий, которая
привела к складыванию такого сложного феномена, как китайские боевые искусства.
Истинное ушу осталось в далекой дымке древних и современных легенд Китая и
Запада.
Выдумывание ушу снимает для многих людей одну немаловажную проблему
собственной интеллектуальной слабости или элементарной лени в изучении боевых
искусств. Нетрудно стать "законодателем мод" в том стиле, который сам изобрел.
Большинство людей на Запале тренируются именно ради здоровья, что они и сами
неустанно любят подтверждать. Таким образом, предполагаемая глубина боевых
искусств редуцирована либо до несложных оздоровительных комплексов, либо до
системы боя, в которой больше рекламы, нежели реальной пользы хотя бы для
самозащиты.
Как ни странно, первые упоминания о китайских боевых искусствах были
связаны с Японией. В начале века большую популярность приобретает дзю-дзюцу,
точнее некие японские "приемчики", которые европейцы и принимали за дзю-дзюцу.
Стали открываться первые секции дзю-дзюцу и дзюдо во Франции, причем пропаганде
этих единоборств в немалой степени способствовали сами японцы, прекрасно
понимающие, что на этом можно сделать неплохие деньги. Западные люди, начавшие
ценить японскую живопись, обратили внимание, что знаменитый японский художник
Хокусай иллюстрировал некоторые пособия по дзю-дзюцу. И вот на такой волне
популярности ряд известных востоковедов на рубеже XX века вспомнил, что на
самом деле родина дзю-дзюцу находится в Китае. Статья знаменитого китаеведа
Герберта Эберхарда, опубликованная в начале 1910-х, так и называлась "Дом
джиу-джитсу", и посвящена она была ушу в Китае (эта первая попытка разобраться
в истоках боевых искусств Дальнего Востока так и осталась
незамеченной). Но вот необычный факт, который не может не насторожить нас:
Эберхард, прекрасный знаток китайской культуры, народных верований и праздников,
даже ни разу не упомянул слово "ушу"!
Цитируя древние хроники и трактаты, он так и оставил китайские боевые
искусства безымянными, иногда именуя их "китайской формой джиу-джитсу". С тем
же необычным явлением мы сталкиваемся, читая работы самого известного
российского китаеведа, академика В.А.Алексеева. В начале нашего века он вместе
с французским исследователем Э.Шаванном объехал практически весь Китай, побывав
даже в самых глухих деревнях. Заезжал он и в Шаолиньский монастырь в провинции
Фуцзянь, где отметил настенные фрески, изображающие сражающихся монахов. Но все
это для В.М.Алексеева было лишь историей ни слова об ушу в современном ему
Китае он не написал. Ответ здесь тот же, что и в случае с Эберхардом. Прекрасно
развитый западный ум улавливал в китайской реалии, которые привык видеть на
Западе. Мы встречаем доскональные описания китайской архитектуры, удивительно
меткие замечания по поводу традиций и обычаев народа, но ни слова об ушу,
которое в то время было неотделимо от повседневной жизни Китая.
Западный ум просто отказывался воспринимать боевые искусства как
самостоятельное явление культуры, как явление высшего цивилизационного порядка.
Блестящие ученые замечали лишь то, что имело аналоги в западной культуре, ушу
же долгое время оставалось "за кадром". Оно в лучшем случае рассматривалось
либо как народная забава, либо как обычное воинское ремесло, давным-давно
отошедшее в прошлое.
Философия ушу
Смысл ушу весьма сложно передать словами. Сами китайцы зачастую просто
отказываются рассказывать об ушу, советуя в процессе занятий достигнуть
внутреннего переживания боевых искусств.
Чтобы понять, какая "сверхцель" преследовалась в процессе занятий боевыми
искусствами, нужно четко уловить разницу между тем, как сами китайцы оценивали
ушу, и тем, чем реально боевые искусства являлись для китайской культуры.
В Китае сложилась определенная культура боевых искусств со своими
законами и правилами, со своей литературой и театром, с поэзией и рисунками,
учебными заведениями, школами, своей элитой и ритуалами. И в то же время весь
этот комплекс был столь плотно интегрирован в повседневную жизнь Китая, во всю
китайскую культуру, что мы никогда не сможем четко сказать, где кончается
культура
"вообще" и начинается культура ушу "в частности". Ушу для Китая не имело четко
очерченной границы под него могли попадать и способы ведения сражений, и
медитативные упражнения для достижения просветления, и ритуальные танцы. По
сути дела ни один китайский мастер ушу так никогда и не сумел объяснить, что же
такое ушу и чем он вообще занимается, такой вопрос для него мог бы показаться
нелепым и вздорным. Ибо в голове живет не четкая структура, не конкретное
определение, но образ, форма, постоянно выходящая за собственные границы и
постоянно сливающаяся со всей культурой, метаформа.
Западный мир не прочь порассуждать о "глубокой философии" восточных
боевых искусств. Правда, мало кто обращает внимание, что собственно "философии
ушу" не существует, боевые искусства используют многие духовно-религиозные
системы, например буддизм, даосизм, конфуцианство, преломляя их в своей
практике. Какой-то отдельной, особой "философии ушу" не существует, но есть
Учение ушу, сотканное из десятков философских направлений и духовного опыта
сотен мастеров.
Оказывается, что смысл практики ушу заключен не в обыденных тренировках и
даже не в доведении своего мастерства до совершенства, но в постижении
универсального Пути всех вещей Дао. Об этом понятии написаны многие мистические
трактаты и научные труды, и вряд ли стоит пытаться хотя бы в общем очертить
понятие "Пути" в китайской традиции. "До того, как появились Небо и Земля, в
середине великой пустоты и безграничности существовало в хаосе ци, и зовется
это состояние Беспредельным, Беспредельным и Великим пределом, Великий предел
это корень неба и земли, исток и начало мириад явлений."
В китайской мистике и эстетике Пустота является величайшей созидательной
силой. С одной стороны, она не содержит никаких форм и предметов и даже не
определяет, какими они должны быть, но, с другой стороны, дает возможность
возникнуть любой форме. Мир как бы зачат, задуман, но не проявлен, не
актуализирован в виде предметов, явлений и даже человеческих помыслов. Таким
образом мастер действует не в мире форм или каких-то приемов, но на уровне
предформ.
Китайская эзотерическая традиция утверждала, что всякому действию, жесту
и даже помыслу предшествует "воля" или "волевой импульс" (И). Это отнюдь не то
понятие, которое мы имеем в виду, говоря, например, о "силе воли", оно вообще
не принадлежит ни к миру людей, ни к миру бытия данному, вещному. Воля
выступает здесь как высшая творческая сила, как суть и форма действия Неба,
реализующаяся в человеке. Этот же принцип глобальной "воли Неба" существует и в
ушу. Истинный мастер должен, например, осмыслить всякий прием не на уровне
формы, а на уровне ее предчувствия. "Если ты задумал сделать комплекс и еще не
начал первое движение, ты уже должен знать, как выглядит последнее движение",
говорят мастера ушу.
Отсюда же родился и принцип "трех внутренних соответствий", широко
известных в десятках стилей ушу. Он гласит, что три начала формируют каждое
действие человека воля, ци и физическая сила (ли). Дабы достичь
взаимосоответствия этих трех начал, боец должен прийти в состояние абсолютного
душевного покоя, когда он становится способен в полной чистоте воспринимать
импульсы природной естественности. И тогда он воспринимает волевой посыл Неба,
тогда он принимает на себя творческий акт самой природной чудесности. Еще нет
действия, еще даже нет замысла действия, человек даже не знает, каким оно будет.
Он просто находится в полной гармонии с ритмами природы, а это значит, что
всякое его действие, слово и даже замысел будут не действиями конкретной
личности, но "сверхдействием Дао". Этот небесный импульс устанавливает в
человеке циркуляцию ци, а ци в свою очередь стимулирует физическую силу. Так
рождается "истинное движение", исток которого находится вне человека, во
внебытийном пространстве Небес.
Таким образом, за внешним движением в ушу стоит вселенская трансформация.
Человек не просто выполняет приемы он переживает жизнь Космоса. Ушу выражает во
многом именно эту "срединность" человека посредника между Небом и Землей, между
внутренней и внешней реальностью. Ведь только он
один способен сначала пережить символизм всех внешних форм, а затем проникнуть
за них в глубь метафизической действительности.
Гунфу
Во все времена в ушу присутствовала внутренняя философская перспектива,
проступающая за многоцветием внешних форм. Именно внутренняя сторона и
"оживляет" китайские боевые искусства, являясь намного более важной, нежели
технический арсенал ушу, чем история его развития и биография мастеров. Поэтому,
прежде чем говорить об этих увлекательных вещах, надо хотя бы краем
соприкоснуться с внутренней стороной ушу.
Ушу не столько путь жизни, так как не учит как надо жить, а скорее
философия духа, ибо оно дает возможность для духовной самореализации человека.
В этом основа всех китайских боевых искусств. Такой подход сложился не сразу,
для окончательного оформления внешней и внутренней сторон ушу потребовались
века, что мы немного позже постараемся проследить, совершив экскурс в историю.
Сейчас
же мы забежим вперед, рассказывая о базовых философских понятиях ушу как об уже
сложившемся явлении, в том виде, как они существовали в XIX--XX веках в школах
боевых искусств.
Чтобы понять внутренний смысл ушу, достаточно осознать лишь одну фразу,
которую можно часто встретить в трактатах мастеров: "Ушу это искусство Дао".
"Искусством Дао" (Даошу) называли в Китае немало явлений. В древности это были
магические действия шаманов и даосская практика изготовления пилюли бессмертия.
Позже к "искусству Дао" были причислены каллиграфия, архитектура, живопись,
разбивка миниатюрных садов, стихосложение, все чаньские искусства. В этом же
ряду стояло и ушу, завершая композицию китайских традиционных искусств,
различных дорог, ведущих к единой цели самореализации человека.
Каждый вид деятельности может стать "Даошу". Встречается и обратное:
десятки лет тренировок могут не принести успеха, а обыкновенное ремесло никак
не перерастает в "искусство Дао". Это было связано с обретением гунфу
центрального понятия боевых искусств, которое иногда используется как полный
синоним ушу.
В китайском языке слово "гунфу" имеет массу оттенков и может менять свой
смысл в зависимости от того, по отношению к чему оно употребляется и даже в
устах представителя какого слоя населения оно звучит. Далеко не всякий
занимающийся ушу обретал гунфу. Этот термин сложно перевести буквально, и легче
понять его душой. Это "великая работа", "упорный труд", "священное мастерство",
"подвижничество".
В самом широком смысле это момент самореализации, самораскрытия,
внутреннего откровения. В ушу этот термин пришел из неоконфуцианства
философского течения, соединившего в себе морально-этические постулаты
конфуцианства и метафизические теории даосизма. Там он обозначал момент
реализации и обретения полноты жизненности, достигнутый после медитации или
"пестования своих внутренних свойств".
"Гунфу" стало универсальным понятием. Не случайно большинство известных
мастеров ушу в Китае были замечательными каллиграфами, литераторами, поэтами,
мудрыми императорскими советниками, полководцами. Например, известный китайский
поэт Су Дунпо являлся великолепным знатоком боя на мечах и голыми руками, а
самый знаменитый китайский стихотворец Ли Бо считается создателем нескольких
школ боя на мечах и одним из тех, кому приписывается создание стиля "кулак
опьяневшего". Его прославленный современник поэт Ду Фу хорошо разбирался в
кулачном искусстве; даосский маг, известный своими системами достижения
бессмертия и долголетия, Гэ Хун отменно владел всеми видами оружия и даже
прославился на полях сражений. Один из самых талантливых правителей за всю
историю Китая основатель Сунской династии Чжао Куанъинь считается знатоком
доброго десятка стилей боя голыми руками и с оружием. Два самых известных
мастера конца XIX начала XX века Сунь Лутан и Хо Юаньцзя были прекрасными
философами.
Таким образом, те навыки, которые воспитывались в ушу, то удивительное
мастерство, которое рождалось благодаря многодетним занятиям, охватывали всю
жизнь человека. Они открывали его внутренние духовные силы, давали толчок к
истинному творчеству души. Ведь ушу проповедует единство воспитания тела и духа,
более того, мастера утверждали, что "настоящее гунфу заключается не в приемах,
но живет внутри человека". Истории ушу хранят много версий "обучения по
аналогии", когда мастер не обучал ученика непосредственно технике ушу, а
каким-то довольно необычным образом приобщал его к самому понятию "гунфу". В
этом процессе проявлялось самое важное в понимании смысла боевых искусств,
присущего только Китаю и до сих пор не понятого в Европе вместо того, чтобы
начинать с утомительных технических экзерсисов, ученика сразу пытались привести
к истоку, "семени" любого возможного движения в этом мире, или, как говорили,
"чтобы любоваться верхушкой дерева, надо прежде посадить его корень".
Известный мастер боевых искусств XVII века блестящий ученый У Шу
описывает забавную историю, демонстрирующую нам связь "обучения по аналогии" и
гунфу. Эта история касается возникновения стиля "эмэйского копья", очень
сложного, с крайне запутанными передвижениями. Два монаха пришли к известному
учителю, про которого ходили слухи, что он обладает тайными методами боя с
копьем. Они стали упрашивать старика открыть им хотя бы часть секретов. Сначала
мастер лишь рассмеялся, не ответив ничего, но после долгих уговоров согласился
взять их в ученики. Но обучение оказалось неожиданным: учитель послал их рубить
дрова в лесу, чем они и занимались в течении двух лет, даже не приступая к
тренировкам. А через два года учитель сказал им: "Вы вдвоем упорно и настойчиво
трудились, и теперь уже можете идти дальше. Я владею восемнадцатью способами
прямых уколов копья, двенадцатью способами ударов руками, взаимным
использованием защиты и нападения разрушительным боевым искусством. Если, в
течение долгого времени рубя дрова, вы научились управлять своими руками через
сердце, то, даже не зная способов ударов руками и передвижений, вы уже
содержите это в себе в скрытом виде". По сути, в этом и заключается смысл ушу
содержать в себе в скрытом виде знание не только о всевозможных приемах, но и о
мировых трансформациях вообще.
В потоке "истинной традиции"
В старых китайских текстах по ушу, философии, искусству в качестве
синонима слова "обучение" мы нередко встречаем понятие "передача". Учитель не
просто обучал, но именно передавал, что-то вручал, дарил ученику. Но что? Может
быть, приемы? Но для их преподавания достаточно просто хорошего инструктора, а
не "просветленного" учителя. Может быть, некие философские постулаты,
теоретические построения? Но они целиком и полностью описаны в трактатах, а
китайская традиция ушу при этом требовала исключительного личностного обучения,
"от сердца к сердцу". Обратим внимание на другую особенность китайское понятие
"чуань" может трактоваться и как "передача" и как "традиция", в нем
присутствует смысл "преемствования - передачи", некоего неугасимого потока
сохранения Учения. И здесь перед нами встает, пожалуй, самый мистический, самый
сложный для понимания вопрос о сути ушу: что конкретно передается и
преемствуется в традиции китайских боевых искусств? Смысл выражения "традиция
ушу" уловить весьма сложно, и даже китайские мастера не всегда способны
объяснить его, хотя и явственно ощущают свою принадлежность к внутреннему
потоку боевых искусств, пришедшему из глубокой древности. Обычные же люди
полагают, что приобщение к традиции ушу есть обучение комплексам, формам,
освоение принципов поединка, философских и теоретических построений. Иногда
простую повторяемость внешних форм ("Дед делал, отец делал, и я делаю")
принимают за преемствования традиции, хотя это зачастую есть просто привычка
или навык. Традиция вещь более глубокая, связанная с особым состоянием сознания
человека. В процессе обучения происходит преемствование духовного импульса,
передаваемого от мастера к ученику. Процесс этой передачи бесконечен, он
начинается в непроглядной древности и транслируется через века вплоть до
нынешних поколений. Это и составляет суть передачи традиции. Сложно поверить в
то, что за боевыми искусствами внешне столь эффективными, зрелищными скрывается
некое "внутреннее тело" традиции фактически, основа ушу. Дело в том, что
почувствовать ее можно лишь соприкоснувшись с этой традицией, "войдя" в ее
внутренний мир. Для представителей Запада это вещь чрезвычайно трудная: с одной
стороны, необходимы некие каналы, по которым передается это "внутреннее тело",
например настоящая (не поддельная, не имитация!) школа ушу, "просвещенный
учитель", воплощающий своим сознанием этот духовный поток, с другой стороны
колоссально долгое время, практически вся жизнь. Смысл Учителя ушу в том, что
он происточает и передает духовный флюид, некую Благую силу (Дэ), поток духа
своим последователям. Воспринять его могут наиболее талантливые, "открытые
Небу" ученики, которые так и назывались "Небесные таланты" (Тяньцай). Здесь
необходим
особый тип психической организации человека, высокий уровень чувствительности.
Последователей истинной традиции было чрезвычайно мало во все времена, но еще
меньше их сейчас, после многочисленных гонений на традиционное ушу. Этот слой
мастеров "чжэнчуань" всегда был элитарным, полузакрытым, сохраняющим предельную
духовную концентрацию внутри себя. Здесь особую роль играли специальные
генеалогические хроники "цзяпу", которые имела каждая школа ушу.
Смысл этих хроник прежде всего заключался в следующем: по ним можно было
безошибочно определить, кто принадлежит к "истинной передаче", а кто нет, и
таким образом исключить подделки и профанацию. За счет понятия "истинной
передачи" ушу всегда поддерживало духовную чистоту, чжэнчуань служила неким
барьером внутренней гигиены боевых искусств, отсекало случайных, бесталанных,
нечестных людей. Конечно, никакого объективного критерия здесь нет и быть не
может, однако сами мастера безошибочно угадывают лжеца или профана, как бы
точно он ни имитировал внешние формы ушу и каким бы могучим бойцом он ни был.
Техническое мастерство, мощь удара здесь не в счет, хотя это и составляет
важнейшую часть ушу. Речь идет о способности понять и полностью принять
глубинный смысл ушу, превзойти самого себя и выйти за рамки собственной
индивидуальности в пространство пустоты Дао. Точная имитация внешней формы
стилей без внутреннего наполнения называется ложной передачей ("цзячуань").
Причем большого критического смысла в это выражение не вкладывается. Вполне
понятно, что лишь единицам доступно понимание глубин ушу и его "истины", а
усердная имитация движений сама по себе не так уж плоха. Важно другое: люди
"ложной передачи" сами ничему научить не могут, или их обучение лишено
целостности.
Зыбкая грань между ложной и истинной передачей волновала многих китайских
мастеров, стремившихся сохранить свою школу. Увы, они сталкивались и до сих пор
сталкиваются с глобальным непониманием самого смысла чжэнчуань ведь суть
передачи постигается лишь сознанием, находящимся на высоком уровне ментального
развития, а обычные люди не видят большой разницы между мастером, передающим
истину, и его учеником, который лишь точно копирует его. Иногда даже ученик
кажется лучше: он и движется быстрее, и бьет резче. Но суть мастерства в другом
в умении оставить после себя определенный духовный импульс, "след", а его не
измеришь силой удара. В современном Китае понятие "истинная традиция" несколько
изменило свой смысл. Иногда его применяют к любому, кто занимается традиционным
стилем ушу у старого учителя. Понимание "истинной традиции" как исключительно
духовной передачи пропадает.
Сегодня зачастую "истинная традиция" просто противопоставляется тем, кто
занимается ушу ради внешних показных эффектов, типа спорта, когда от огромного
комплекса боевых искусств остается лишь внешняя имитация. И тем не менее
традиция "истинной передачи" жива в Китае до сих пор, хотя поддерживается
крайне небольшим кругом традиционных школ. Их миссия передать целиком тот
духовный импульс, который был воспринят их предшественниками сотни лет назад.
Многие сегодня даже отказываются брать учеников. Если нет "истинного ученика",
соответствующего самой глубине культуры ушу, то лучше не обучать никого, нежели
преподавать недостойному, или, как говорили в школах ушу, "лучше уж вовсе не
передавать чем передавать поверхностно". Базовый трактат по искусству меча
одной из старых школ ушу "Наставления по мечу куньу" объяснял: "Иметь
возможность передать и не передать это значит потерять человека. Не уметь
передавать но передавать это значит потерять искусство меча. Но если
предполагать, что человек не истинен, то лучше потерять и человека, и искусство
меча."
Учитель
Учительствование на Востоке всегда священнодействие. "Хороший певец
заставляет других следовать своей мелодии, а хороший наставник заставляет
других следовать своему идеалу. В словах он краток, но выразителен, небрежен,
но полон скрытого смысла. Отличается он тем, что приводит яркие примеры для
того, чтобы люди понимали его. Таким образом, можно сказать, что он искусен в
том, чтобы заставить других следовать своему идеалу. Благородный муж знает, что
трудно и что легко, что отменно а что заслуживает сожаления, ведает он и о тех
вещах, которым следует учиться." Так говорил Конфуций.
Культ учителя, мастера и наставника (шифу, лаоши) одна из характерных
черт не только китайской культуры, но и многих стран Востока. Учитель это не
столько тот, кто учит, но прежде всего "тот, кто знает", кто обладает
истинностью знания и способен его передать. Абсолютным критерием такого
учителя- мудреца в Китае было обладание им "Благой мощью", "Благой силой" Дэ,
идущей от Неба и являющейся по сути дела проявлением Дао в человеке. Китайский
учитель-шифу не показывал приемы это мог сделать один из его старших учеников.
Учитель передает учение и учит уже одним своим присутствием. Он несет истину и
может свидетельствовать о ней ученикам. Тот, кто ею обладает, сам может
рассматриваться как трансцендентное существо Абсолютный Учитель. Шифу выступает
сразу в двух ипостасях, ибо его явленная сущность смертный человек с конкретным
именем и обликом, обучающий тому, чему научил его учитель. Но существует и его
вторая ипостась, скрытая и даная лишь в эзотерической сущности учения, он вечен,
обладает вневременным характером, так как передает истину. И этот Учитель
ниоткуда не берется и никуда не уходит. В этом смысле шифу безличностен, ведь
он учит тому, что извечно, что создано не им, но передано некими первоучителями.
Шифу ретранслятор древнего учения великих учителей. Его миссия заключена в том,
чтобы целостно передать эту истинность, в данном смысле у него нет иного
стимула к существованию в этом мире. Знания он получал мистическим путем и
таким же мистическим путем передавал их дальше. Десятки мифов, распространенных
про учителей, лишь подтверждали их статус про одних наставников говорили, что
они учились у бессмертных небожителей, другие получили свои знания во сне,
когда им явилось сокровенное божество, третьи обучались у животных, наблюдая за
их повадками. Так или иначе, свою мудрость они черпали из природы, от Неба, а
соответственно и сами уходили корнями в Прежденебесное начало. Эти мифы
значительно повышали ценность каждого конкретного учителя: ведь он говорил
словами древних, а мудрость его не имеет истоков в этом, сущностном, мире и
принадлежит совсем иному пространству. Чем древнее учитель, чем больше столетий
прошло со дня его смерти, тем ценнее его изречения. И передавать его слова
считалось большой заслугой, доступной далеко не всем. Так что статус учителя
ушу, передающего мысли первопредка, благодаря этому был весьма высок. "Тот
достоин быть учителем, кто постигая новое сохраняет в себе старое", отмечал
Конфуций. Он же говорит и о сущности передачи: "Я передаю, но не создаю нового,
честен в словах и привержен древности". Таким образом, учитель в Китае
передатчик древней традиции, эзотерического знания, которое он сохраняет,
передавая из поколения в поколение. Не случайно всякая мысль Конфуция об
учительствовании проникнута идеей, что учитель это не тот, кто лучше всех учит,
а тот, кто лучше всех учится. Именно это и определяет само понятие традиции в
ушу долговременного сохранения духовного опыта первопатриархов (пускай
легендарных) и самой системы эзотерических знаний благодаря личности учителя. И
в этой традиции передается прежде всего личность самого учителя. Не скроем, у
нас представителей западной культуры зачастую создается впечатление, что мастер
ушу это прежде всего тот, кто может одним ударом свалить нескольких нападающих,
способен кулаком крушить черепицу и сбивать в прыжке всадника с коня. Тем
поразительнее может показаться тот факт, что истинный мастер всегда избегал
поединка и более того мог никогда не вступать в бой. Истинное мастерство
определяется не количеством побежденных противников, ибо его исток внутренний,
невидимый, духовный, внебытийный. Этим мастер отличался от обычных кулачных
бойцов гаошоу, которые показывали свое умение на ярмарках, бросали вызов другим
бойцам, демонстрировали удивительную физическую силу. Бойцов уважали, боялись,
ими восхищались, но мастерство шифу было другого плана ему поклонялись. Более
того, учитель мог и не показывать своего мастерства. В традиции мистического
даосизма распространилась поговорка: "Даос выше мага". Маг мог летать на
облаках и усмирять тигров, мог внезапно исчезать из виду и светиться в темноте.
Но мастер-даос был уже выше этой показной обыденности он превосходил внешние
феномены этого мира. Одной из характерных черт учителей ушу была их жизненная
ненавязчивость, шифу никогда не проповедовал о пользе ушу среди непосвященных,
не "зазывал" к себе в школу. "Дао Дэ цзин" очень точно сравнивает
осторожность мастера по отношению к жизни с "человеком, переходящем реку по
льду зимой".
Врата учения
Естественно, что говоря о мастерах ушу, нельзя не затронуть такую важную часть
внутренней традиции ушу как школа основная ячейка, где передается учение.
Сегодня можно услышать, как "школой ушу" называют обычный спортивный клуб,
секцию, причем это понятие настолько закрепилось в нашем сознании, что мы вряд
ли задумываемся над его сутью. А вот для Китая понятие "школа" имело совсем
иное, исключительно духовное значение. Система школ ушу возникает в тот момент,
когда начинается осознание боевых искусств как духовно полноценной системы,
ничем не отличной от других китайских "искусств". Эта мысль явилась
психологической посылкой для формирования школ. Необходимо накапливать и
сохранять знания, вводя человека в течный и интенсивно духовный круг общения,
где все проникнуто единой мыслью овладения тайнами ушу. Школы ушу отнюдь не
возникают вместе с возникновением боевых искусств. Они начинают формироваться в
XIII веке, однако их складывание завершается лишь к XVII веку вместе со
становлением системы внутренних стилей, которые можно практиковать лишь внутри
таких школ. Не стоит полагать, что духовная самоорганизация была основным
стержнем всякой школы ушу.
Отнюдь нет. Например, после прихода в Китай маньчжуров рад школ оказался тесно
связан с тайными обществами. Наряду с крайне закрытыми школами ушу, в которых
нередко объединялось не более десятка человек и отбор в которые был очень строг,
стали развиваться более массовые "общества" (шэ) или "дворы боевых искусств"
(гуань). В них зачастую состояло до нескольких сотен человек, на деревенском и
на уездном уровне их члены тренировались абсолютно открыто, не таясь ни от
местных чиновников, ни от проверяющих, хотя при этом нередко такие "дворы" и
разгоняли за "еретическую практику", фактически за отправление неофициальных
ритуалов, поклонение "не тем" богам и духам. Такие "дворы" были обычно тесно
связанные узкими школами, называемыми "вратами" (мэнь). Более того, и во
внутренней иерархии, и в структуре взаимоотношений, и даже в изучаемых приемах
и комплексах эти два типа школ могли полностью совпадать, благо они обычно
располагались в одной местности. И тем не менее разница была, причем разница
существенная. В чем разница между школой и стилем? В отличие от стиля, в начале
школы почти всегда стоял реальный человек. Сама структура школы вырастала из
организации китайской семьи, клана, а потому и назывались они семейными или
клановыми названиями (например, янши тайцзицюань).
Стили вырастали из школ. Носители "истинной передачи", да и просто талантливые
ученики покидали лоно родной школы, переезжали с места на место. Многие
чиновники служили за сотни километров от родных мест, более того, считалось,
что чиновник не имеет права служить на родине, дабы не потакать и без того
развитой коррупции, неформальным связям и тайным обществам. Многие из местных
чиновников блестяще знали ушу, к тому же отменное здоровье было важным условием
на чиновничьих экзаменах. Это знание ушу помогало "пришлым" быстро
адаптироваться в местной среде при переездах с места на место народ высоко
ценил боевое мастерство. Так ученики школы могли начинать преподавать в разных
районах Китая, естественно, с разной долей усердия, и к тому же и способности
их были различны. Представители семейных школ на новом месте были вынуждены
брать в обучение членов других фамилий, и клановость школы ушу нарушалась.
Боевые искусства становились все более открытыми и вместе с тем разветвленными.
Но все эти разъехавшиеся в разные стороны люди сохраняли ощущение
принадлежности к общему центру и взаимосвязи внутри единого тела школы. Эта
идея единила их, а центром мог становиться не только мастер, но какое-то святое
место. Таким образом, стиль это чисто психологическое отнесение себя к той или
иной ветви ушу. Он не определяется ни общим техническим арсеналом, ни общей
духовной традицией, в отличие от школы. Здесь забавный парадокс традиции
китайского ушу: бесконечное разнообразие стилей и подстилей есть проявление
полного внутреннего единства боевых искусств. Связь внутри школы была реальным
воплощением семейных связей. Основатель школы обычно именовался "тайцзу"
великий предок, так же, как называли и императоров-основателей династии. Его
портрет всегда висел перед алтарем школы, а перед табличкой с его именем
возжигались благовония. Наставник ныне существующего учителя школы звался
"шицзун" "наставник-первооснователь" или "наставник-дед".
Ученики одного учителя именовались "шисюн" и "шиди" "братья по учителю". В
школе почитались не только те, кто непосредственно преподавал ушу, но и те, кто
связан с семьей мастера, например его жена именовалась "шинян" или "шиму"
"матушка-наставница", младшая дочь учителя "шимэй", старшая дочь учителя
"шицзе". В женских школах ушу сами женщины-последователи называли себя "шимэй"
и "шицзе".
Таким образом, школа функционировала как семья, воспитывала детей-учеников,
устанавливала отношения с другими семьями, а распределение обязанностей в школе
ушу было таким же, как и в обычной семье.
Ближайшие ученики приглашались жить в доме учителя, правда не в самих покоях
мастера, а в других постройках. Большинство же просто приходило к нему, так как
все жили в одной деревне. Ученики выполняли обычно все обязанности по дому
носили дрова, убирали помещение, готовили пищу, содержали хозяйство. Широко
известно, что далеко не всякого брали в ученики. Менее известно, что даже того,
кого
мастер пускал к себе на двор, еще рано было называть учеником, этот человек мог
в течении некоторого времени лишь выполнять домашнюю работу, убирать двор,
чистить оружие. До тренировок он не допускался, никаких наставлений от мастера
не получал. Люди, поверхностно знакомые с внутренней традицией ушу, это явление
объясняют так: учитель хотел проверить преданность и искренность намерений
ученика. Действительная причина здесь заключена в ином. Истинное мастерство
наставника заключено как раз в том, что он лучше знает своего последователя,
чем тот себя самого. Дело в том, что неофит должен был почувствовать обстановку
школы, ее внутренний климат, особую психологическую ситуацию. У новичка была
полная возможность отказаться непосредственно от обучения, если он понимал, что
физически или духовно неспособен воспринять учение. Но сразу отказать человеку
полному энтузиазма, горячего рвения, уверенности в своих силах, настойчивости
значит нанести ему душевную травму.
Большинство учителей сразу чувствовало, кто останется, а кто покинет школу даже
не приступив к обучению, не случайно до сих пор традиционные наставники
"учеником" называют лишь того человека, который пробыл в школе не менее трех
лет. До этого срока его просто нечему обучать, так как ни его разум, ни его
психика не готовы к восприятию этого особого внутреннего мира ушу, который и
превращает боевую технику в духовное искусство. Иногда самой большой милостью
по отношению к человеку становился мягкий отказ от преподавания ему боевых
искусств. Не каждый способен выдержать груз этого знания.
Сохранились интересные воспоминания одного японца, который в начале 1940-х
годов присутствовал при ритуале приема в школу ушу. В центре сидел мастер, по
бокам от него стояли два ближайших ученика.
Посвящаемый вышел в центр, произнес традиционную формулу с просьбой о приеме в
ученики и сделал несколько поклонов. Внезапно мастер подал какой-то едва
уловимый знак, один из стоявших сбоку старших учеников резко взмахнул мечом, и..
. посвящаемый упал замертво. То же самое произошло и со вторым
неофитом, а вот третий человек, который произносил ту же заученную формулу,
делал те же самые поклоны, был принят. Наблюдатель-японец, профессиональный
солдат, был поражен жестокостью ритуала.
Речь идет не о правильности произнесения формулы или выполнения поклона, но об
искренности, о том, чтобы все исходило от сердца, от "Небесной воли". Между
учителем и учеником устанавливались прежде всего отношения глубочайшей
содоверительности. Но и в среде самых упорных, старательных учеников всегда
выделялась особая группа тех, которые были способны на самую полную
самореализацию ради ушу.
Таких людей в школе обычно было немного два--три, но чаще всего один. В ушу
таких людей называли "учениками внутренних покоев" (шинэй туди) или "учениками,
вхожими в покои" (жуши туди). Все же остальные, пускай весьма способные и
преданные, именовались "учениками внешних покоев" (шивай туди).
Зачастую "ученики внутренних покоев" жили вместе с учителем, вместе
странствовали, сопровождали его повсюду куда бы он ни пошел. Им открывались все
секреты школы, и именно они должны были принять ее в полном объеме. По таким
ученикам и строилось генеалогическое древо школы в хрониках. Мастера как в
больших "дворах", так и в узких "вратах" практически никогда не проводили
тренировку сами. Считалось, что технические аспекты могут показать и старшие
ученики "старшие братья" (дагэ). Роль мастера нести ушу именно как Учение, а не
как набор техники, который может продемонстрировать и непросветленный человек.
И вместе с этим внешняя отрешенность от техники ушу отнюдь не означала
безразличия к качеству ее выполнения. Мастер был призван объяснить, что техника
ушу есть всего лишь дорога к мастерству, но отнюдь не само мастерство, не сама
суть ушу, постигаемая внутренне и внесловесно. Канон китайской традиции
диктовал свои условия: форма есть лишь символическое выражение внутренней сути
ушу, и этот технический аспект в классических боевых искусствах самостоятельной
роли не играет. И тем не менее он необходим, обойти его невозможно: лишь этот
набор форм, объяснений, ритуалов одним словом, всего того, что мы отнесем к
"внешнему", видимому аспекту, позволяет проникнуть через эту прозрачную и все
же труднопреодолимую ширму. Показательным моментом является также то, что в ушу
не существует степеней мастерства, подобно тому как существуют пояса, даны, кю
в каратэ. Есть лишь мастер и ученик. Перерождение ученика в мастера процесс,
несоизмеримый с показателями нашего, сущностного мира. Нельзя стать мастером на
треть или наполовину. При этом любой учитель остается лишь вечным учеником.
Никаких формальных потверждений истинности мастерства быть не может, ибо
достижение гунфу в конечном счете всегда есть обретение мистического опыта
школы. И тем не менее определенный документ все же иногда выдавался. Обычно он
представлял собой обычный лист бумаги с каллиграфической надписью тушью. В нем
говорилось, что такой-то такой-то действительно является учеником такого-то
мастера. И все, больше в нем ничего не говорилось. Документ не свидетельствовал
ни о "степени мастерства", ни о том, что предъявитель сего прошел курс обучения
по такому-то стилю, все это показалось бы нелепым любому последователю
традиционного ушу. Он свидетельствовал о большем о преемствовании "истинной
передачи". Мастер брал на себя немалую моральную ответственность,
"подписываясь" под всеми поступками ученика. Дурной поступок перечеркивал весь
смысл школы. Известны случаи, когда мастера полностью прекращали преподавание,
узнав, что их ученик убил кого-то на турнире или начал демонстрировать приемы
где-то за пределами школы.
И все же вероятность ошибки была крайне мала. Система воспитания в школе
представляла собой особого рода естественный отбор, безжалостно отсекая на
различных этапах либо недостойных, либо нетерпеливых или неспособных.
Комплексы в ушу
Ключевым моментом тренировки во всякой школе ушу является изучение комплексов
формальных движений тао, или таолу. В каждом стиле существует свой канонический
набор таолу, благодаря которым через особую геометрию движений реализуются
внутренние принципы ушу. В комплексах изучаются не просто комбинации приемов,
как полагают многие, но определенные принципы (ли), лежащие в основе стиля, в
том числе и принципы энергетической работы, умения направить ци и внутреннее
усилие-цзин в ту или иную точку тела. Естественно, здесь не играют большой роли
количество движений, их амплитуда, скорость или резкость. Важно другое
насколько полно комплекс соответствует внутренним принципам стиля. "Истинный
мастер может проявить себя и на пятачке, где уляжется корова", говорят в ушу.
Комплексы в традиционных стилях ушу формировались веками, постепенно находя
идеальное равновесие между внешним выполнением движения и внутренней регуляцией
ци. Отсюда нетрудно понять, почему практически невозможно самому создать
"истинный" комплекс ушу, можно лишь просто механически сложить движения вместе,
превратив отработку таолу в простое физическое упражнение, а не в форму
активной медитации. Внешний вид комплексов мог существенно разниться. Например,
в шаолиньцюань существует правило "одной линии", когда боец во время выполнения
комплекса передвигается по прямой лишь с небольшими отклонениями в стороны. С
другой стороны, траектория передвижения в южных школах, подражающих стилям
животных, в стилях "Пьяный кулак", "Потерянный след" изобилует таким
количеством разворотов и изменений направления движений, что лишь на
запоминание таких комплексов могут уходить долгие месяцы. Тренировка в ушу
обычно начинается с овладения базовыми упражнениями цзибэньгун, которые могут
включать в себя простейшие махи ногами, растяжки, передвижения, несложные удары
и т.д. Все их принято сводить к "пяти методам" или "пяти способам" (уфа),
которые в сочетании и дают корректную реализацию внешней формы приемов. Это
работа руками (удары и блоки), работа ногами (удары, подставки), движения
корпусом, действия ногами при перемещениях, способы взгляда. Обычно наибольшее
внимание новички уделяют именно ударам и блокам, и мало кто знает, что истинный
знаток боевых искусств определяется по движениям корпуса и способу
взгляда. Считается, что именно эти две составляющие свидетельствуют о знании
энергетических основ ушу.
Скажем, движение корпусом это отнюдь не просто гибкость или подвижность тела,
но особое умение направить ток ци в нужную точку, что в определенной степени
похоже на йогические асаны. Существуют стили, где большая часть работы
приходится именно на движения корпусом скручивания, развороты, различные
вращения, наклоны, нырки, легкие подрагивания, откидывания корпуса назад.
Таковы, например,
стили "Пьяный кулак" (цзуйцюань), змеи (шэцюань), обезьяны (хоуцюань). Крайне
важна работа корпусом и в упражнениях с оружием, не случайно китайцы говорят,
что "меч держат рукой, вращают поясницей, а укол наносят всем телом". Способ
взгляда один из самых сложных элементов в искусстве ушу. Обычно он включает в
себя две составляющие направление и выражение. Например, взгляд может быть
направлен на ударную конечность, или в сторону удара. Он может быть спокойным,
грозным, гневным или даже растерянным, как, например, в стиле "Пьяный кулак". В
синъицюань важнейшим способом воздействия на противника является "отравленный
взгляд" (дуянь). Большим знатоком искусства "отравленного взгляда" был великий
Сунь Лутан, который одним лишь своим взглядом приковывал противника к месту.
Другой мастер синъицюань, Ли Лонэн, "отравленным взглядом" вызывал такую
нестерпимую боль у своих соперников, что они валились на землю от боли во всем
теле. В некоторых стилях могли основной упор в тренировках делать именно на
отработке особого типа взгляда, причем сами способы держались в строгом секрете.
Например, в провинции Хунань в XVII веке на стыке синъицюань, шаолиньского
стиля пяти животных, стиля орла и стиля журавля родился стиль горного орла.
Основное внимание здесь уделялось "духу взгляда" "орлиный взгляд" должен был
заставить противника в страхе броситься бежать. Средоточием принципов ушу и
реализацией базовых навыков является прием (чжао) или форма (ши). По сути, это
и есть форма Дао в предельном своем выражении. Это квинтэссенция всей
тренировки ушу. Обратим внимание: простой отдельный удар приемом не является,
прием может состоять из пяти-шести движений и имеет вид завершеной композиции.
Действие такого приема простирается значительно дальше, чем защита или
нападение. Он имеет еще и "провоцирующее" значение, вызывая в сознании
различные образы и выводя сознание человека за рамки собственной персоны. Об
этом ярко говорят и названия самих приемов: "Смиренный монах поклоняется Будде",
"Голодный тигр бросается на добычу", "Яростно бить в бронзовый колокол",
"Черный дракон выходит из воды", "Панда крабкается на дерево".
Прием, конечно же, не простая совокупность движений или слагаемых векторов силы.
Это прежде всего самобытный психологический акт. В этом коренятся две на
первый взгляд противоположные стороны формы в ушу. Прежде всего, выполнение
формы в определенной степени механистично прием непосредственно связан с
определенным каноном, который в свою очередь зависит от традиции данной школы,
ее технического арсенала, привычек наставника. Однако существует и другая
сторона приема, которая не позволяет формализации дойти до предела. Она связана
с уникальностью каждого конкретного человека. Приемом всегда руководит воля
конкретного человека, зависящая от степени его внутренней свободы и,
следовательно возможности интуитивно варььировать требования канона. Боец, не
освоивший формального знания приемов, не сможет эффективно вести бой и остается
как бы "обнаженным" без усвоения канона. Но, с другой стороны, человек,
боготворящий канон и боящийся уйти от него, также обречен попасть в тупик. Он
становится рабом внешних уложений, которые он не способен творчески применить
на практике. Истинный поединок в ушу есть всегда процесс внутреннего творчества,
рождающегося из освоения базовых принципов ушу. Эти принципы рождают в
человеке бойца, уводят его от механицизма в область свободных вариаций. Поэтому
"боевая машина" не лучшая оценка настоящего воина, так как автоматизм является
далеко не последней фазой в освоении базовой техники ушу. Прием доведен до
автоматизма, но этот автоматизм подкреплен возможностью интуитивно чувствовать
и непредвзято ощущать реальность, выбирать варианты ведения поединка, выражая
свой творческий импульс волю (И), одним словом, творить, освобождаясь от
стереотипа канона. Власть канона и его самоустранение не просто два этапа в
изучении ушу, эти две сущности присутствуют и в поединках и в комплексах,
именно это позволяет наиболее полным образом выразить себя.
Таолу это средоточие всех принципов стиля, живое воплощение духа древних
мастеров. В этом состоит абсолютная ценность традиционного таолу ученик ощущает,
явственно осознает, что выполняет те же движения и обретает то же внутреннее
состояние, что и великие мастера школы. Таким образом, происходит
преемствование духа через преодоление внешних форм в таолу. Комплексы как бы
рассказывают ученику о традиции ушу, делая это в столь необычной, но
проникновенной форме.
С. Березнюк
|
|
