| |
литературе истинный смысл ушу в его качестве подвижничества-гунфу
отчетливо противопоставляется как рукопашному бою, в особенности
спортивным его вариантам, так и "физической культуре", разнообразным
методикам оздоровления. Старинная поговорка мастеров ушу гласит:
"Если заниматься кулачным искусством, не занимаясь гунфу, то вся
жизнь пройдет впустую". Мастер Чэнь Яньлинь в своей книге о
тайцзицюань, изданной в 1943 г., прямо называет одним из главных
признаков упадка ушу распространившееся с недавних пор представление
о том, что занятия ушу служат "укреплению здоровья".
Иностранец, знакомый с жизнью учителей традиционных школ ушу
(в Китае их называют "народными" мастерами в отличие от
представителей официального ушу), не перестает удивляться тому, как
много значит для них различие между "подлинной традицией" (чжэнь
чуань), хранящей в себе, по китайским понятиям, "всеобъемлющую
цельность Праведного пути" и ее неаутентичными выродившимися
ветвями. Еще более удивительно то обстоятельство, что, казалось бы,
беспорядочный набор упражнений, приемов, методик занятий и просто
жизненных правил, составляющий арсенал традиции ушу, и в самом деле
обладает необычайной дейстенностью как система целостного
совершенствования личности и что отсутствие даже как будто
малозначительных его звеньев делает неэффективным и все обучение,
попросту говоря -- не позволяет учащемуся обрести полный контроль
над своей жизненной энергией. Эта непостижимая (но единственно
эффективная!) полнота практики ушу и есть главный, еще далеко не
разгаданный секрет старых мастеров. А средой, или формой его
бытования в культуре выступает не индивид и не общество, в целом, а
именно школа как интимная, иерархически-организованная и
сверхличная, бесконечно тянущаяся во времени общность. Несомненно,
школа как особый тип общности людей выражает и сама формирует особое
миропонимание, и нам предстоит хотя бы предварительно в нем
разобраться.
Каков же главный смысл, главная польза занятий ушу, по мнению
старых мастеров? Их ответ столь же прост для китайцев, сколь
невнятен для европейцев: занятия ушу воспитывают в людях
добродетель, и тот, кто лишен добродетели, ничего не добьется в ушу.
"Чтить воинскую добродетель" -- первейшая заповедь китайских
ушуистов. Словом "добродетель" в данном случае передано китайское
понятие "дэ", которое имеет весьма мало общего с привычной нам идеей
добродетели как соблюдения общепринятых правил морали. По
традиционным представлениям китайцев, мудрый должен "хранить втайне"
свое дэ, причем последнее обеспечивает "целостность его природы". По
сути дела, дэ обозначало внутреннее совершенство всякой вещи,
полноту жизненных свойств, в которой коренится и всепокоряющая мощь
жизни. Человек, обладающий дэ, это обязательно господин, он
привлекает к себе людей, заставляет их быть послушными его воле, но
он воздействует на мир скрытно, не обнаруживая себя: человек дэ,
говорили древние даосы, не требует от других поклонения, а люди его
чтут, не доказывает свою правоту, а все ему верят, не угождает
другим, а все люди держатся с ним любезно и т. д. Такое становится
возможным потому, что дэ есть, в сущности, лишь чаемый, угадываемый
сознанием предел нашего существования -- тот предельный миг нашей
жизни, в котором она меняет свое качество и, следовательно, входят
в интимное соприкосновение с другими жизнями. Не случайно Конфуцию
принадлежат слова: "Человек дэ никогда не будет одинок. Вокруг него
обязательно соберутся люди". Одним словом, человек дэ живет по
пределу своего существования и, следовательно, пребывает в
непрестанных метаморфозах; его сообщения о мире есть его
со-общительность с миром.
Осуществляемое посредством дэ "Великое Единство" отличается,
как видим, особого рода двойственностью. С одной стороны, она
объемлет все виды человеческой деятельности и дает каждому явлению
его особенное, неповторимое качество: "великое единство", говорили
древние даосские мудрецы, дает власть правителю, мудрость
подвижнику, женственность женщине и т. д. С другой стороны,
реализация "великого единства", которая знаменует и предельную
полноту дэ, несводима к отдельным видам предметной деятельности, не
принадлежит миру вещей. Указанная двойственность в полной мере
распространяется и на традицию ушу в китайской культуре. Является ли
ушу воинским искусством, техникой рукопашного боя? Ответом должно
быть одинаково категоричное "да" и "нет". Является ли ушу методикой
оздоровления? Опять-таки и да, и нет. Является ли, наконец,
"искусство Кулака" кулачным искусством? Мы должны каким-то образом
усвоить утверждение китайских учителей о том, что подлинное
искусство открывается за пределами искусства, а истинное свершение
таится в неосуществленном и, может быть, вовек неосуществимом.
Как разрешить это видимое противоречие в толковании практики
ушу, а заодно и всей деятельности человека в китайской традиции? В
поисках ответа на этот вопрос обратимся к понятию символической
практики, руководствуясь тем соображением, что, когда мы делаем
что-либо "символически", нам нет необходимости определять или
|
|
