учеников. Возникло острое соперничество между мастерами, пытавшимися превзойти 
друг друга; само соперничество подогревалось к тому же верными учениками, 
стремящимися доказать превосходство своего наставника или школы. Такая 
профессиональная ревность и взаимные трения вели ко все более широкому 
распространению как технического арсенала, так и методов обучения каратэдо.
      Со вступлением Японии в войну с Китаем в 1937 году, а затем и вовлечением 
во Вторую мировую войну каратэдзюцу и каратэдо были официально признаны, 
принято решение обучать солдат и матросов этим дисциплинам. Массовое участие 
молодых способных японцев в занятиях этими дисциплинами привело к быстрому 
развитию новых, опирающихся на каратэ, техник ведения рукопашного боя. После 
поражения Японии и в период запрета на большинство воинских искусств и 
принципов эти каратэподобные системы процветали, так как союзное командование 
полагало, что такие системы — всего лишь методы физической подготовки на манер 
«китайского бокса». Технический прогресс каратэдзюцу и каратэдо в пятидесятые 
и шестидесятые годы был ознаменован стандартизацией самой техники, тактики и 
методов обучения каждой секции, что в свою очередь выявило существенные 
различия между ними и побудило многих специалистов заняться разработкой 
японского национального стандарта для каратэдо. В конце концов вовлечение 
огромного числа студентов высших школ и университетов в соревнования по 
каратэдо привлекло внимание к спортивной стороне каратэдо, и данная 
дисциплина приобрела статус национального вида спорта.
      
Сущность, задачи и техника
      
      Довольно существенно сказавшееся на окинавских тэ и каратэдзюцу влияние 
китайского цюаньфа в меньшей степени отразилось на японских стилях каратэ. Тэ, 
получившее развитие в Сюри (сюритэ), испытало непосредственное влияние вайцзя,
 так называемых «внешних систем цюаньфа»; тэ, характерное для Наха (нахатэ), 
развивалось под воздействием нэйцзя, «внутренних систем»; а вот тэ в Томари 
представляло собой сочетание этих двух форм. Японское каратэдо впитало в себя 
многие черты внешних стилей и оказалось относительно невосприимчивым к 
внутренним формам.
      Выраженная в «Лаоцзы» концепция, что «самое уступчивое в мире управляет 
наиболее неподатливым», отражает наиболее существенные особенности внутренних 
систем. Воздействие «мягких» и вкрадчивых движений внутренних систем зависит от 
«нэйгун», иначе «внутренней работы», которая в свою очередь проявляется через 
взаимодействие воли (и ), жизненной энергии (ки ) и мускульной силы. Внутренние 
системы много внимания уделяют угун, упражнениям, позволяющим согласовывать 
работу внутренних желез и мозга с физическими усилиями. Внешние системы 
опираются на использование вайгун, иначе «внешней работы». Их характеризует 
«твердая» и жесткая мускульная работа, где главным является быстрота глаз, рук 
(кулака) и ног. Ни одна из систем цюаньфа, тэ, каратэдо либо каратэдзюцу не 
является исключительно «мягкой» или «твердой», но их можно отнести в тому или 
иному виду в зависимости от приоритета, который они отдают тому или иному 
аспекту технического исполнения.
      Окинавские боевые искусства в своей основе не были подвержены влиянию 
буддизма, поскольку в период их формирования буддизм не был популярен на 
Окинаве. И связывание окинавских боевых искусств и японских каратэдзюцу и 
каратэдо с буддийской религией либо философией, особенно с дзэном, является 
современным нововведением значительно более позднего происхождения, чем системы,
 которые они якобы идейно обосновывают. В частности, квазибуддийские учения, 
которые иногда связывают с японским каратэдо, не имеют ничего общего с 
исходной формой, выработанной Фунакоши. Эти учения, по существу, определяются 
личными привязанностями тех их приверженцев, что пытаются успокоить свою 
совесть, найдя оправдание для рукопашного боя, или же придать эзотерический вид 
своему искусству и тем самым подкрепить свои притязания на более высокие идеалы,
 чем те, которые заключены в системах, занятых исключительно физическим 
обучением, типа спарринга и борьбы. Неуемное воображение писателей, не имеющих 
большого опыта в каратэподобных дисциплинах, способствовало развитию у людей 
ошибочного представления о том, что каратэдо и буддизм неразделимы.
      Фунакоши в своей замене исходного иероглифа «кара», означавшего «Китай», 
на иероглиф со значением «пустой» руководствовался особыми соображениями. То, 
что чисто японское каратэдо не использует иного оружия, кроме исключительно 
частей человеческого тела, дает формальное основание для перевода «каратэ» как 
«пустая рука». Но явное несоответствие подобного толкования с тем 
обстоятельством, что окинавские системы каратэ всегда включали использование 
определенного вида оружия, было одной из причин негодования на Окинаве 
сторонников традиционного каратэ по поводу замены со стороны Фунакоши иероглифа.
 Фунакоши дал объяснение произошедшему недоразумению и получил поддержку от 
своих соотечественников. Он объяснил, что использование иероглифа «кара» 
(пустой) основывается на концепции «пустотелости», означающей «бескорыстие». 
Поэтому «пустотелость», выражаемая новым иероглифом, говорит о состоянии 
человека, когда он «опустошается», т.е. лишается эгоистических устремлений с 
тем, чтобы дать беспрепятственно развиваться духовному зрению. Такое новое 
прочтение для «кара», на чем настаивал Фунакоши, давало философское звучание 
тому, что ранее воспринималось в своей основе как физический вид искусства. Но 
Фунакоши никогда не рассчитывал на то, чтобы из его концепции «кара» делались 
далеко идущие философские обобщения. В своих сочинениях он дал ясное 
определение собственной концепции: «Как отполированная поверхность зеркала 
отражает все, что стоит перед ней, а тихое ущелье удерживает внутри даже шорохи,