БЕРСЕРКИ
  Известен исторический факт превращения воина в дикого зверя (разумеется, не 
буквальном смысле, а в ритуальном и психоповеденческом). Следы этого древнего 
«превращения в зверя» хранят военные лексиконы и геральдическая символика, 
унаследованная от античности и средневековья. Ведь коллективная память людей, 
живущая в символах и речи, очень сильна. Оттуда и выражения типа «сильный как 
бык» или «храбрый как лев»...
  Фамильярное обхождение с дикими животными можно проследить у древних 
германцев, причем в самых разнообразных формах. Например, зверю подражали, он 
как бы играл роль наставника при инициации, т.е. тогда, когда юноша, вступая в 
ряды взрослых воинов, демонстрировал свои боевые умения, ловкость, мужество и 
храбрость. Одной из форм инициации была схватка с этим зверем, завершавшаяся 
поеданием его плоти и питьем его крови. Воину это должно было придавать силу и 
ловкость, отвагу и ярость дикого зверя. Иначе говоря, победа человека над 
тотемным животным (которое считалось предком и покровителем данного племени) 
трансформировалась в обряд передачи ему самых ценных звериных качеств. В 
результате зверь уже как бы и не умирал, а воплощался в победоносном герое. Во 
всяком случае, в этом были уверены и те, кто проходил через обряд посвящения, и 
все его соплеменники. Заметим, что гораздо более поздний обычай украшать себя 
бренными останками поверженного врага (например, его скальпом или отрубленной 
головдй), присваивать себе его символику, иногда даже имя, обладает тем же 
значением. А ритуал поедания плоти и крови убитогопротивника приводил к 
воинскому людоедству, что еще раз свидетельствует о ритуальном происхождении 
каннибализма.
  Германские и скандинавские саги демонстрируют нам «воина-зверя» во всей красе.
 В психологическом смысле это действительно зверь. Своей звериной сущностью он 
обязан как магической ритуальной процедуре (пляска, употребление опьяняющих 
веществ или примитивных наркотиков, вроде сушеных мухоморов), так и внешнему 
уподоблению какому-нибудь животному (через подражание его повадкам, одевание 
его шкуры или хотя бы маски, использование в качестве амулетов его клыков и 
когтей).
  И свои, и враги приписывали таким воинам различные магические качества. 
Полагали, например, что они обладали даром неуязвимости, подобно королю 
Гарольду Безжалостному, ввязывавшемуся в бой раньше всех, сеявшему смерть 
налево и направо. Еще их считали необыкновенно свирепыми и сильными. Поэтому 
один только вид воинов-зверей приводил в ужас. Конечно, в определенном смысле 
использование их в сражении было своего рода уловкой, специально 
предназначенной для деморализации неприятеля. Однако считать подражание 
животным, тем более перевоплощение в них всего лишь тактическим приемом — 
значит не понимать самой сути явления. Психология и антропология давно уже 
выявили механизмы, посредством которых человек «вживается» в облик того 
существа, чью роль он исполняет в данный момент. Германский воин, рычавший как 
медведь или лаявший как собака, надевший на себя волчью голову или шкуру вепря, 
как бы на самом деле становился медведем, волком, бешеной собакой либо вепрем...

  Возьмем, к примеру,#берсеркров. В более поздние времена термин «берсеркр» 
стал синонимом слова «воин», или, скорее, «разбойник», потому что имелся в виду 
такой воин, который был подвержен приступам бешенства, необузданной ярости. 
Короче, был крайне агрессивен, не чувствовал боли и при этом совершенно не 
способен контролировать собственное поведение. Однако в более древние времена 
дело обстояло иначе, об этом свидетельствует этимология термина. «Берсеркр» — 
это «некто в медвежьей шкуре, воплотившийся в медведя». Обратите внимание: 
воплотившийся в медведя, а не просто одетый в его шкуру. Различие 
принципиальное. За обыденным фактом — воин в медвежьей шкуре — скрыта более 
глубокая истина. Она говорит, что это человек, одержимый медведем, если угодно, 
«медведь с человеческим лицом». Медвежья шкура здесь своего рода «магическая 
клетка», помогающая осуществить колдовской акт такого превращения.
  Бок о бок с берсеркром, облаченным в медвежью шкуру, лучше сказать 
воином-медведем, стоит «ульфхеднар», то есть «некто, облаченный в шкуру волка, 
воплотившийся в волка». Родственная связь воина-волка и воина-медведя столь 
тесная, что оба термина выглядят как синонимы. Саги утверждают, что 
«ульфхеднары» и «берсер-кры» действовали иногда в одиночку, но чаще всего 
небольшими группами, похожими на волчьи стаи. Еще в сагах говорится об их 
свирепости, безжалостности, бесстыдстве (т.е. об отсутствии нравственных норм в 
поведении) и пристрастии к оргиям. Так что предания о «волколаках» и 
«оборотнях» выглядят вполне праводоподобными.
  В языческие времена, до обращения германцев и скандинавов в христианство, 
считалось, что берсеркры и ульфхеднары обладали просто-таки сверхъестественной 
силой^~«Сага об Инглингах» описывает, что в бою они «рвались вперед без 
доспехов, грызли края щитов как бешеные собаки или волки, пуская изо рта пену, 
и были сильными словно медведи или быки. Они убивали врагов с одного удара, но 
ни огонь, ни железо не могли ранить их самих. Они нападали стаей с ужасными 
воплями и воем, как дикие звери, и никто не мог остановить их...» Скорее всего, 
«ярость воинов-зверей» была одним из проявлений тяжелого психического 
заболевания — ликантропии, страдающие которым воображают себя зверями. На эту 
мысль наталкивает то обстоятельство, что способность впадать в «звериную 
ярость» обычно передаваясь по наследству, ей нельзя было научиться. В одной из 
саг, например, говорится о человеке, имевшем 12 сыновей. Все бни были 
берсеркры: «У них стало обычаем, находясь среди своих и почувствовав 
приближение ярости (т.е. припадка безумия, сказали бы мы) сходить с корабля на 
берег и кидать там большие камин, выворачивать с корнем деревья, иначе в своей