человека, которого везли на лошади. Лошадь вел монах в белом облачении. Заметив 
Дайскэ, монах окликнул его, но тот притворился, что не слышит.
    —  Тебя зовут, — сказал Садо, обменявшись с Нуиноскэ многозначительным 
взглядом.
    Дайскэ больше не мог изображать, что не видит монаха.
    — А, Ринсёбо! — произнес он. — Прости, я не заметил тебя.
    — Я только что с перевала Киими,— громким взволнованным голосом сообщил 
монах. — Человека из Эдо, о котором нас предупредили, я увидел в Наре, и мы его 
выследили. Пришлось силой взять его. Он здорово сопротивлялся. Теперь осталось 
доставить его в Гэссо и заставить говорить...
    — Что это ты болтаешь? — прервал его Дайскэ.- О человеке, которого везу. Он 
— лазутчик из Эдо.
    —  Замолчи, болван! — зашипел Дайскэ. — Знаешь, кто со мной? Нагаока Садо 
из дома Хосокавы.
    Ринсёбо тупо уставился на Садо и пробормотал:
    —  Хосокавы?
    Теперь Садо и Нуиноскэ изобразили безмятежность на лицах. Дайскэ, отведя 
монаха в сторону, что-то зашептал ему. Он вернулся к гостям, и Садо сказал:
    —  Иди домой. Мы сегодня доставили вам много хлопот.
    Они распрощались. Когда гости отошли достаточно далеко, Дайск* обратился к 
монаху:
    —  Какой же ты глупец! Пора бы научиться прежде открывать глаза, а потом 
уже рот. Отец рассердится.
    Человек в монашьем одеянии, конечно, не был монахом. Это был Ториуми Бэндзо,
 один из старших вассалов Юкимуры.
     
    ГАВАНЬ
     
    —  Гонноскэ!.. Гонноскэ!.. Гонноскэ!
    Иори был безутешен. Он непрестанно повторял имя Гонноскэ, хотя почти не 
сомневался, что того уже нет в живых. Прошел день, за ним ночь. Иори брел, не 
разбирая дороги, словно в тумане. Ноги у него стерлись до крови, кимоно 
порвалось. Он/го ругался, то, глядя в небо, кричал: «Я готов!» Порой его 
охватывала леденящая волна ужаса, потом ему чудилось, что он сошел с ума. 
Увидев в луже свое отражение, Иори успокоился — внешне он не изменился.
    Иори очнулся на дне оврага и не мог вспомнить, что случилось накануне. Ему 
не приходило в голову вернуться в Конгодзи или Коягю.
    Иори упал на колени и стал молиться, крепко смежив веки. Когда он открыл 
глаза, то увидел синюю полосу моря, блестевшую между горами.
    —  Мальчик, что с тобой? — раздался ласковый женский голос. Иори невидящим 
взором посмотрел на двух женщин, которые появились словно из-под земли.
    —  Мама, с ним что-то случилось, — сказала неизвестная помоложе. Вторая 
женщина подошла к Иори и, заметив кровь на его одежде, нахмурилась.
    —  Ты ушибся?
    Иори отрицательно покачал головой.
    —  Он, похоже, понимает меня, — сказала она дочери. Женщины расспрашивали 
Иори, как его зовут, где он родился, как он здесь оказался и о чем только что 
молился. Иори с трудом, но отвечал, и память понемногу возвращалась к нему.
    Девушка, которую звали Оцуру, пожалела мальчика.
    —  Давай возьмем его в Сакаи. Он может нам пригодиться в деле. Й возраст 
подходящий, — предложила она матери.
    —  Согласится ли он? — ответила мать, которую звали Осэй.
    —  Конечно! Пойдешь с нами? Иори утвердительно кивнул.
    —  Вставай и возьми наши вещи.
    Иори покорно тащил их и молчал, пока они не пришли в Кисива-ду. Здесь, 
среди людей, он разговорился.
    —  Где вы живете? — спросил он своих спутниц.
    —  В Сакаи.
    — А где это?
    —  Рядом с Осакой.
    — А Осака где находится?
    —  Отсюда поплывем на корабле, и ты увидишь.
    —  На корабле? — обрадовался Иори и рассказал, как несколько раз он бывал 
на переправе в Эдо, но никогда не плавал на корабле, хотя его родная провинция 
Симоса недалеко от моря.
    — Доволен? — спросила Оцуру.— Только не зови мою маму «тетей». Ты должен 
называть ее «госпожа». Скажи: «Да, госпожа».
    — Да, госпожа.
    —  Вот и хорошо. Будешь прилежно трудиться, со временем можешь стать 
помощником приказчика.
    — А чем вы занимаетесь?
    —  Мой отец владеет кораблями.
    —  Как это?
    —  Он купец. Его корабли плавают по всему западному побережью.
    —  Подумаешь, купец! — разочарованно протянул Иори.
    —  Как ты смеешь такое говорить? — воскликнула девушка. Мать отнеслась к 
замечанию Иори поспокойнее.
    —  Он, верно, считает, что купец — это торговец сладостями или мануфактурой,
 — предположила Осэй.
    Врожденная гордость купцов Кансая взяла верх в Осэй, и она пустилась в