Поспеши!
    Акэми увлеклась ростовщиком, несколько раз побывав в его лавке. Однажды она 
сказала Дайдзо, что хочет распрощаться с опостылевшим ей Матахати и перебраться 
туда, где жизнь получше. Дайдзо, как выяснилось, искал женщину, которая вела бы 
его хозяйство. В тот день рано утром Акэми явилась к нему. Дайдзо пообещал, что 
сам все уладит с Матахати.
    Матахати, не подозревая, что за ним следят, вернулся домой, взял мотыгу и 
забрался на вершину холма Нисикубо за домом, где и зарыл деньги.
    Выслушав подробный рассказ Акэми, Дайдзо немедленно отправился на холм 
Нисикубо и вернулся лишь под утро. Он дважды пересчитал деньги — монет было 
двадцать восемь. Дайдзо нахмурился. Он не любил, когда у него крали деньги.
     
    ПОМЕШАТЕЛЬСТВО ТАДААКИ
     
    Осуги была не из тех, кого способна сокрушить сыновняя непочтительность, но 
даже ее все чаще охватывала грусть. На этот лад ее настраивали широкая река, 
протекавшая у ее нового дома, заросший клевером дворик, жужжание пчел.
    —  Вы дома? — нарушил ее задумчивость зычный голос.
    —  Кто там?
    —  От Хангавары. Нам привезли свежие овощи из Кацусики. Хозяин посылает вам 
немного.
    — Ядзибэй такой заботливый!
    Осуги, как обычно, сидела за столиком и переписывала Сутру Великой 
Родительской Любви. Она неплохо устроилась на новом месте и кое-что 
зарабатывала, пользуя больных бальзамом из трав. С наступлением осени она 
почувствовала прилив бодрости.
    — Бабуля, к вам приходил сегодня молодой мужчина?
    —  За лекарством?
    — Не знаю. Кто-то приходил к Ядзибэю и спрашивал про вас. Мы сказали ему, 
где вы теперь живете.
    —  Сколько ему лет?
    —  Под тридцать.
    —  Как он выглядит?
    —  Круглолицый, невысокий. Говорит на том же наречии, что и вы, поэтому я 
решил, что вы с ним земляки. Ну я пошел. Спокойной ночи!
    Отложив кисть, Осуги задумчиво уставилась на свечу. В дни ее молодости 
гадали по сиянию вокруг свечи. Гадали про мужей и сыновей, отправившихся на 
войну, гадали и про себя. Яркое сияние предвещало счастливую судьбу, 
красноватое — смерть. Если фитиль потрескивал, значит, жди гостя.
    В тот вечер свеча горела необычайно ярко в окружении радужного ореола. 
Перед глазами Осуги неотступно стояло лицо сына.
    Шорох в кухне вывел ее из задумчивости. Осуги решила, что там хозяйничает 
горностай, и со свечой пошла на кухню. На мешке овощей, присланных от Ядзибэя, 
лежал пакет. Взяв его, Осуги почувствовала, что пакет тяжеловат для письма. В 
пакете лежали две золотые монеты и записка от Матахати: «Мне по-прежнему стыдно 
показаться тебе на глаза. Прости, но меня не будет еще шесть месяцев».
     
    Свирепого вида самурай продирался сквозь камышовые заросли.
    — Хамада, ты схватил его? — крикнул он, выйдя на берег реки.
    — Нет, это оказался другой человек, — с досадой отозвался Хамада.— Лодочник.

    — Точно?
    —  Я видел его в лицо. Он сел в лодку и уехал. Я не ошибся. Внезапно до 
слуха самураев долетел женский голос: «Матахати!..
    Матахати!» Плеск реки заглушал голос, но, прислушавшись, самураи поняли, 
что не ошиблись.
    —  Кто-то зовет его.
    —  Похоже, старуха.
    Молодые люди во главе с Хамадой поспешили на голос. Услышав их шаги, Осуги 
бросилась навстречу.
    —  Матахати с вами?
    Самураи окружили старуху и связали ей руки за спину.
    —  Что вы делаете? Кто вы такие? — яростно кричала Осуги.
    —  Мы ученики школы Оно.
    —  Впервые слышу о такой.
    —  Неужели не слыхала про Оно Тадааки, военного наставника сёгуна?
    —  Никогда.
    — А что ты знаешь про Матахати?
    —  Он мой сын.
    —  Ты мать Матахати, торговца дынями?
    —  О каком торговце ты говоришь, негодник? Матахати — наследник дома 
Хонъидэн, известного в провинции Мимасака.
    —  Нечего с ней время тратить. Возьмем ее в заложницы.
    — Думаешь, это поможет нам?
    —  Если она действительно его мать, то он за ней придет. Молодые самураи 
потащили Осуги, которая неистово сопротивлялась.
     
    Кодзиро томился от безделья. Он теперь спал и днем и ночью. Лежа в постели, 
он прижимал к себе меч со словами:
    —  Немудрено, что скоро Сушильный Шест начнет рыдать. Пропадает такой меч,