| |
кувшин обеими руками, позвал хозяев. Постоялый двор ничем не отличался от сотни
подобных заведений. По фасаду тянулась открытая веранда, где путники могли
наскоро перекусить и попить чаю. Внутри находились харчевня и кухня. Комнаты
для постояльцев располагались вдоль задней стены.
Пожилая женщина разводила огонь в очаге под котлом для воды. Мусаси сел, и
женщина молча налила ему остывшего чаю. Мусаси объяснил, что попросил хозяйку
постоялого двора отнести его письмо в город, и протянул кувшин с молоком.
— Что это? — удивилась она.
Мусаси решил, что старушка плохо слышит, и с расстановкой повторил ей
сказанное.
— Молоко? Зачем? — Женщина недоуменно повернулась и крикнула в глубь дома:
— Господин, можно вас на минутку? Не возьму в толк, что хочет гость,
Из-за угла появился молодой человек.
— В чем дело?
Женщина молча сунула ему в руки кувшин, но он не видел кувшина и не слышал
ее слов. Взгляд его был прикован к Мусаси. Мусаси был поражен не меньше
подошедшего.
— Матахати!
— Такэдзо!
Оба кинулись друг к другу, но вдруг замерли, словно их что-то остановило.
Мусаси раскрыл объятия, и Матахати, выронив кувшин, раскинул руки.
— Подумать, столько лет!
— После Сэкигахары ни разу не виделись!
— Сколько же лет прошло?
— Пять. Точно. Мне уже двадцать два.
Они обнялись. Запах пролитого молока напомнил им далекое деревенское
детство.
— Ты прославился, Такэдзо. Я не должен называть тебя этим именем. Буду, как
и все, величать тебя Мусаси. Только и говорят про бой у раскидистой сосны. О
других твоих подвигах тоже многое слышал.
— Не смущай меня! Я все еще любитель. Просто на свете немало людей, которые
владеют мечом еще хуже меня. А ты живешь здесь?
— Да, уже десять дней. Ушел из Киото и хотел двинуться в Эдо, но
обстоятельства задержали меня.
— Мне сказали, что у вас здесь больная женщина. Я ничем не могу помочь, но
меня попросили Передать молоко, вот я и принес кувшин.
— Больная? Ах да, это моя попутчица.
— Сочувствую. Как я рад тебя видеть! В последний раз я получил весточку от
тебя, когда направлялся в Нару. Записку принес Дзётаро.
Матахати смущенно потупился, надеясь, что Мусаси не вспомнит о хвастливых
заявлениях в том письме.
Мусаси молча положил руку на плечо Матахати, думая, как приятно посидеть и
не спеша поговорить.
— С кем ты путешествуешь? — простодушно поинтересовался Мусаси.
— Да так, ты ее не знаешь.
— Ну ладно! Сядем где-нибудь, поговорим. Они пошли в сторону от постоялого
двора.
— Как ты живешь? — спросил Мусаси.
— Чем зарабатываю?
- Да.
— Видишь ли, ни ремесла, ни особых талантов у меня нет. Получить место у
какого-нибудь даймё трудно. В общем-то ничего не делаю.
— Значит, ты слонялся без дела все эти годы? — спросил Мусаси, подозревая,
что так оно и было.
— Не будем об этом. Неприятная для меня тема.
Матахати, казалось, вспомнил дни, проведенные у подножия горы Ибуки.
— Самая большая ошибка моей жизни в том, что я пошел на поводу у Око.
— Посидим! — предложил Мусаси, опускаясь на траву. Он жалел друга детства.
Почему Матахати считает себя хуже остальных? Почему он валит собственные ошибки
на других? — Ты во всем обвиняешь Око, но подумай, достойно ли это взрослого
мужчины? Никто за тебя не позаботится о твоем будущем.
— Я был не прав, но... Как бы тебе объяснить? Я бессилен что-либо
изменить в своей судьбе.
— В наше время ты ничего не достигнешь, рассуждая подобным образом.
Отправляйся, коли хочешь, в Эдо, но предупреждаю, там сотни людей со всех
концов страны, жаждущих денег и теплых местечек. Ничего не добьешься, если
будешь делать то, что и сосед. Нужно чем-то выделяться среди остальных.
— Надо было бы смолоду заняться фехтованием.
— Я вовсе не уверен, подходишь ли ты для этого дела. Но время еще есть. Ты
мог бы заняться науками. По-моему, это наилучший для тебя путь, чтобы потом
получить место у даймё.
— Не беспокойся, что-нибудь придумаю.
Матахати покусывал травинку. Стыд давил ему на плечи. Он думал, что пять
лет безделья погубили его. Он мог пропускать мимо ушей передававшиеся из уст в
уста истории про Мусаси, но встреча с ним показала, какая пропасть разделяет их.
Он чувствовал себя ребенком рядом с Мусаси и с болью думал, что когда-то они
были задушевными друзьями. Случается, что и достоинства человека подавляют
окружающих. Ни зависть, ни жажда соперничества не спасли бы Матахати от
сознания собственной ущербности.
— Не унывай! — подбодрил его Мусаси, хлопнув по плечу. В этот момент он как
|
|