Друзья узнали друг друга и упали в пьяные объятия. 
    — Все резвишься, старый негодник? 
    — А ты, мошенник? Тебя все еще носит по этой земле? 
    — Как приятно увидеть тебя! 
    -Да! 
    Обмен приветствиями сопровождался новыми объятиями, похлопываниями по плечу.
 
    Сидевший в гостиной Карасумару, с оттенком презрения наблюдавший эту сцену, 
обратился к его светлости Коноэ Нобутаде: 
    — Весельчак явился. Не заставил себя ждать. 
    Карасумару Мицухиро был молодым человеком лет тридцати. Знатное 
происхождение безошибочно угадывалось в нем, его не замаскировала бы простая 
одежда. Красивый человек с белой кожей, густыми бровями и сочными губами. 
Взгляд был зорким и проницательным. Он казался мягким по натуре, но за внешним 
лоском таился сильный и волевой характер. Как и все придворные, Карасумару 
недолюбливал военное сословие. Не раз слышали, как он заявлял: «Если в наши 
времена людьми считаются только военные, то зачем я родился в семье придворной 
знати!» Он считал, что военным надлежит заниматься только своим делом. Любой 
молодой придворный, не лишенный умения думать, возмущался происходящими 
событиями. Притязания военных на абсолютную власть в корне подрывали издревле 
заведенный порядок, когда императорский двор правит страной с помощью военных. 
Самураи перестали почитать древние аристократические семьи, прибрав все к рукам,
 и военные отвели придворным роль красивых безделушек. Изысканные головные 
уборы придворных, овеянные традициями, превратились в мишуру. Решения, которые 
теперь позволяли принимать придворным, можно было бы переложить на кукол. 
    Князь Карасумару считал, что боги ошибались, сделав его придворным 
аристократом от рождения. Состоя при дворе, Карасумару мог вести унылое 
существование или прожигать жизнь. Несомненно, приятнее проводить время, 
положив голову на колени прекрасной женщины, наблюдать бледную луну, любоваться 
цветением вишни и умереть с чашечкой сакэ в руках. 
    Карасумару занимал высокое положение в придворной иерархии, побывав на 
постах министра казны, левого министра права, а сейчас советника, но он 
проводил большую часть времени в Янаги-мати, где забывались унижения придворной 
службы. Его постоянными спутниками были несколько недовольных молодых 
придворных, небогатых, как и он, но умудрявшихся добывать деньги на утехи в 
заведении «Огия», единственном по их утверждению месте, где они чувствовали 
себя полноценными людьми. 
    Сегодня с князем был совсем иной человек — сдержанный, утонченный Коноэ 
Нобутада. Нобутада был лет на десять старше Карасумару, и на нем тоже лежала 
печать аристократического происхождения. Полноватое, с густыми бровями над 
пронзительно острыми глазами смуглое лицо было помечено редкими оспинами, но 
этот изъян, казалось, придавал мужественности его облику. Новичок в заведении 
«Огия» не догадался бы, что перед ним сидит один из знатнейших людей страны, 
глава рода, поставлявшего к императорскому двору регентов. 
    Нобутада с легкой улыбкой обратился к Ёсино: 
    — По-моему, голос господина Фунабаси. 
    Ёсино, закусив красную, как сливовый цвет, губу, отвела в сторону смущенный 
взгляд. «Что делать, если он явится?» — в смятении думала она. 
    — Сиди! — приказал Карасумару, удерживая куртизанку за подол кимоно. 
    — Такуан, ты где? — продолжал Карасумару. — Задвинь Фусума, холодно. Если 
уходишь, так иди, а если остаешься, вернись в гостиную и закрой Фусума. 
    — Пойдем! — проговорил Такуан, увлекая за собой Сёю. Сёю уселся против 
аристократов. 
    — Весьма приятная встреча! — с деланной радостью воскликнул Карасумару 
Мицухиро. 
    Сёю придвинул тощие колени поближе к придворным. Протянув руку к Нобутаде, 
он проговорил: 
    — Не поднесете ли сакэ? 
    Получив чашечку, он с наигранной учтивостью низко поклонился. 
    — Рад тебя видеть, старина Фунабаси! — усмехнулся Нобутада. — Кажется, тебе 
неведомо плохое расположение духа. 
    Сёю, выцедив сакэ, возвратил чашечку Коноэ. 
    — Не думал, что сегодня в обществе его светлости Кэнгана увижу вас. 
Притворяясь пьянее, чем на самом деле, Сёю, вытянув жилистую 
    шею, потряс головой на манер слуг старинной выучки. 
    — Простите меня, недостойного, — проговорил он, разыгрывая испуг. Внезапно, 
сменив тон, Сёю дерзко произнес: — С какой стати я должен извиняться? Ха-ха-ха! 
Скажи, Такуан! 
    Сёю, обняв Такуана, притянул его к себе и, указывая на аристократов, 
сказал: 
    — До слез жаль благородное сословие. Они носят громкие титулы советников, 
регентов, но титулом сыт не будешь. Купцы да ремесленники куда счастливее, 
правда? 
    — Так, так, — поддакивал Такуан, выпутываясь из объятий приятеля. 
    — А вот ты меня еще не угостил, — заметил Сёю, поднося Такуану под нос 
чашечку для сакэ. 
    Такуан налил ему. Старик выпил. 
    — Ты хитрый малый, Такуан! В нашем бренном мире монахи лукавы, купцы умны, 
военные сильны, а аристократы глупы. Ха-ха! Так 
    ведь?