остановился на грязном стоке на левом берегу. Он сразу понял, что неподалеку 
находится мастерская, где полируют мечи. 
    — Мусаси! 
    Мусаси обернулся. За спиной у него стояла старая монахиня Мёсю, которая, 
похоже, возвращалась домой. Решив, что Мусаси пришел навестить их, Мёсю 
продолжала: 
    — Рада, что ты здесь. Коэцу дома. Ему будет приятно тебя видеть. Мусаси 
вслед за Мёсю вошел в ворота соседнего дома, и слуга побежал с докладом к 
хозяину. 
    Сердечно поздоровавшись с гостем, Коэцу сказал: 
    — Сейчас я полирую меч, чрезвычайно ответственная работа, но у нас будет 
время вдоволь наговориться. 
    Мать и сын были такими же непринужденными и приветливыми, как и в день 
первой встречи. Вечер они провели в беседе, а когда хозяин предложил Мусаси 
остаться на ночь, он с удовольствием согласился. На следующее утро Коэцу 
показал Мусаси мастерскую, рассказал о технике полировки мечей и предложил 
погостить у них столько, сколько захочет Мусаси. 
    Дом с неприметными воротами стоял на углу, примыкая с юго-востока к 
развалинам храма Дзиссоин. По соседству было еще несколько домов, 
принадлежавших двоюродным братьям и племянникам Коэцу, а также 
мастерам-оружейникам. Здесь работали и жили все Хонъами, как было принято в 
больших провинциальных кланах в былые времена. Хонъами происходили от 
известного воинского рода и были вассалами сегунов Асикаги. В социальной 
иерархии нового времени они перешли в класс ремесленников, но по авторитету и 
богатству Коэцу не уступал представителям самурайского сословия. Он дружил с 
придворными и время от времени получал приглашения от Токугавы Иэясу в замок 
Фусими. 
    Положение семейства Хонъами не было исключительным. Большинство богатых 
купцов и ремесленников, к примеру Суминокура Соан, Тяя Сиродзиро и Хайя Сёю, 
восходили к самурайскому сословию. При сегунах Асикаги их предкам было 
предписано заняться ремеслом и торговлей. Достигнув успеха в новом деле, они 
постепенно утратили связь с сословием военных, а их доходы обеспечивали 
безбедное существование и без жалованья от сюзерена. Формально на социальной 
лестнице они стояли ниже военных, но имели большое влияние в обществе. 
Самурайское звание скорее тяготило их, чем давало преимущества. Главным 
достоянием третьего сословия была стабильность. Когда начинались войны, воюющие 
стороны искали поддержки у богатых купцов. Порой, правда, их заставляли делать 
военные поставки даром или за ничтожную плату, но это неудобство купцы 
рассматривали как налог за сохранность имущества, которое в противном случае 
могло пойти прахом в ходе боевых действий. 
    Во время войны Онин в 1460 — 1470 годах весь квартал вокруг развалин 
Дзиссоина сровняли с землей. До сих пор люди, сажая деревья, находили то ржавый 
шлем, то меч. Хонъами были одними из первых, кто отстроился на этом месте после 
войны. 
    Ручей, отведенный от реки Арисугава, протекал через усадьбу. Он петлял по 
огороду, потом исчезал в рощице, появляясь снова у колодца близ главных ворот. 
Часть его воды направлялась по отдельному руслу в кухню, другая — в баню, еще 
один ручеек струился к скромному чайному домику. Чистая прозрачная вода — 
основа чайной церемонии. Река питала водой мастерскую, где полировали мечи 
таких мастеров, как Масамунэ, Мурамаса и Осафуна. Мастерская почиталась 
семейной святыней, поэтому над входом в нее висел шнур, как в синтоистских 
храмах. 
    Незаметно пролетели четыре дня. Мусаси решил, что ему пора в путь. Он не 
успел предупредить хозяев, когда к нему обратился Коэцу: — Особых развлечений у 
нас в доме нет, но если тебе не наскучило, живи у нас не стесняясь. В моем 
кабинете есть старые книги и старинные вещи. Ты можешь посмотреть их. А дня 
через два покажу тебе обжиг керамики, собираюсь заняться чайной посудой. Тебе 
может понравиться гончарное дело. Керамика увлекает, как и мечи. Вдруг ты и сам 
что-нибудь вылепишь. 
    Мусаси растрогала деликатность хозяев. Они бы обиделись, соберись Мусаси в 
путь без особого предупреждения, поэтому он решил еще дня два пожить в 
гостеприимном доме Коэцу. Он не скучал здесь. В кабинете Коэцу он нашел книги 
на китайском и японском языках, рисунки эпохи Камакуры, образцы каллиграфии 
старых китайских мастеров и множество других редкостей, за изучением которых 
можно было проводить дни напролет. Мусаси заворожила картина в нише-токонома. 
Она была создана в эпоху Сун художником Лянкаем и называлась «Каштаны». 
Небольшая картина шестьдесят на семьдесят пять сантиметров, настолько старая, 
что невозможно было определить, на какой бумаге она написана. Мусаси часами 
всматривался в нее. Наконец он завел разговор с Коэцу: 
    — Любитель не напишет ничего подобного вашим картинам, но порой мне кажется,
 что «Каштаны» мог бы нарисовать и я: так безыскусно произведение. 
    — Все наоборот, — возразил Коэцу. — Любой может научиться рисовать так же, 
как я, но произведение Лянкая исполнено глубины и одухотворенности, подвластных 
лишь умению безупречно владеть кистью. 
    — Неужели? — удивился Мусаси, но в душе согласился со словами Коэцу. 
    Картина изображала белку, которая смотрела на два упавших на землю каштана. 
Один каштан раскололся, другой был плотно закрыт. Белке хотелось полакомиться 
каштанами, но она боялась колючек на скорлупе. Рисунок, выполненный свободными 
мазками черной туши, на первый взгляд казался наивным. Подолгу всматриваясь в 
него, Мусаси убеждался в правоте Коэцу.