Воспользовавшись моментом, Осуги вскочила и бросилась бежать. 
    — Подождите! — крикнул Такуан, не двигаясь с места. — Вы покинули дом, 
чтобы восстановить честь семьи. Вы ее запятнали еще больше. Твердите, что 
любите сына, а сейчас бросаете его одного на произвол судьбы, погубив его 
жизнь? 
    Голос Такуана гремел, как раскаты грома. Осуги резко остановилась. Лицо 
старухи исказилось, она постаралась придать голосу вызывающий оттенок: 
    — Запятнала честь семьи, погубила жизнь сына? Что за нелепые выдумки! — 
ответила она нарочито вызывающим тоном. 
    — Сущая правда. 
    — Глупец! — презрительно засмеялась Старуха. — Кто ты такой? Болтаешься по 
свету, ешь пищу чужих людей, живешь в чужих храмах, справляешь нужду в полях. 
Что ты знаешь о семейной чести? Что ты понимаешь в материнской любви? Пережил 
ли ты хоть раз трудности, которые выпадают на долю обыкновенных людей? Прежде 
чем унизить других, тебе следовало бы попробовать пожить собственным трудом, 
как все нормальные люди. 
    — Вы задели больное место, я с вами согласен. Немало есть монахов, которым 
я сказал бы то же самое. Я всегда признавал, что ваш язык острее моего, что вы 
всегда меня переспорите, госпожа Хонъидэн. 
    — Мне осталось выполнить еще одно важное дело в этом мире. Напрасно ты 
считаешь меня бездельницей с острым языком. 
    — В любом случае мне надо поговорить с вами. 
    — О чем? 
    — Вы заставили Матахати убить Оцу сегодня ночью. Подозреваю, вы вместе 
расправились с нею. 
    Вздернув морщинистый подбородок, старуха презрительно фыркнула: 
    — Такуан, ты можешь бродить по жизни с фонарем, но он тебе не поможет, пока 
ты сам не раскроешь глаза. На твоем лице вместо глаз — две дырки, бесполезные, 
как украшения. 
    Заподозрив коварство в словах Осуги, Такуан посмотрел на лежащее на земле 
тело. Выпрямившись, он облегченно вздохнул. Старуха торжествующе воскликнула: 
    — Рад, что это не Оцу! Я помню, это ты свел ее с Мусаси, грязный сводник! 
    — Будь по-вашему. Я знаю вас как женщину верующую, поэтому вы не должны 
уйти, бросив тело убитого человека. 
    — Он и так лежал здесь на последнем издыхании. Матахати прибил его, но не 
по своей вине. 
    — Этот ронин был слегка не в себе, — подал голос хозяин гостиницы. — 
Последнее время он бродил по городу с фонарем на голове и порол всякую чушь. 
    Осуги повернулась и спокойно зашагала прочь от места убийства. Такуан, 
попросив хозяина гостиницы посторожить труп, последовал за Осуги, вызвав ее 
неудовольствие. Осуги обернулась, чтобы извергнуть с языка новую порцию яда, и 
раздался голос Матахати: 
    — Мамаша! 
    Осуги пошла на голос. Матахати в конце концов оказался хорошим сыном — он 
остался, чтобы убедиться в безопасности матери. Пошептавшись, они бросились со 
всех ног под гору. Очевидно, они решили, что присутствие монаха грозит им 
опасностью. 
    — Бесполезно, — пробормотал Такуан. — Они не стали бы меня слушать. 
Насколько улучшился бы мир, освободись он от глупых недоразумений. 
    Такуан хотел немедленно найти Оцу. Она, видимо, сумела спастись. Такуан 
воспрял духом, хотя и знал, что не успокоится, пока не отыщет Оцу. Монах решил 
продолжать поиски несмотря на темноту. 
    Хозяин гостиницы поднялся в гору немного раньше и сейчас возвращался в 
сопровождении группы людей с фонарями и лопатами. Это были ночные сторожа из 
храма, которые согласились закопать покойника. Вскоре лопаты заскрежетали о 
гальку. 
    Яма была уже достаточно глубокой, когда один из сторожей крикнул: 
    — Да здесь еще одно тело! Очень красивая девушка! 
    Девушка лежала на краю болотистой лощины в нескольких метрах от могилы. 
    — Мертвая? 
    — Дышит, но без сознания. 
     
    РЕМЕСЛЕННИК 
     
    До последнего дня жизни отец Мусаси постоянно напоминал сыну о предках. 
«Пусть я деревенский самурай, — говаривал он, — но ты должен помнить, что 
когда-то клан Акамацу был влиятельным и знаменитым. История рода должна служить 
тебе источником силы и гордости». 
    Попав в Киото, Мусаси решил разыскать храм Ракандзи, рядом с которым в 
прошлом находилась усадьба Акамацу. Клан давно распался, но Мусаси хотел 
поискать в храмовых записях сведения о предках и воскурить благовония в их 
память. 
    Мусаси дошел до моста Ракан, переброшенный через Нижнюю Когаву, зная, что 
храм расположен восточнее того места, где Верхняя Когава сливается с Нижней. Он 
расспрашивал о храме, но никто о 
    нем и не слышал. 
    Мусаси повернул назад и остановился на мосту, глядя на воду. Река была 
прозрачной и мелкой. Со времени смерти Мунисая минуло не так много времени, но 
храм не то перенесли в другое место, не то снесли. Мусаси смотрел, как на 
поверхности воды кружили и исчезали пенистые воронки, потом его взгляд