нашего торжества! Матахати, не мешкай! 
    — Ты подождешь меня здесь? 
    — Нет, я пойду за тобой следом, но не покажусь на глаза Оцу. Увидев меня, 
она расхнычется и обвинит в нарушении обещания. Лишняя неловкость. 
    — Она — беззащитная женщина, — сказал, поднимаясь, Матахати. — С ней хлопот 
не будет. Посиди лучше здесь. Я принесу ее голову. Не беспокойся, она от меня 
не уйдет. 
    — Осторожность не помешает. И женщина сопротивляется, увидев обнаженный 
клинок. 
    — Напрасное беспокойство. 
    Матахати с решительным видом зашагал вниз по склону. Мать последовала за 
ним, озабоченно нахмурив брови. 
    — Запомни, — напутствовала она сына, — в таком деле надо быть 
    начеку. 
    — Ты все идешь за мной? Ты обещала не показываться. 
    — Тиримадзука ниже. 
    — Знаю, мама. Иди, если хочешь. Я подожду здесь. 
    — Что за упрямство? 
    — У меня такое ощущение, что я должен убить слепого котенка. А ведь надо 
лишить жизни человека. Невыносимо! 
    — Понимаю. Пусть Оцу изменила, но она была твоей невестой. Раз ты не хочешь 
убивать на моих глазах, я подожду здесь. 
    Матахати пошел один. 
    Когда Оцу осталась одна, ее первым порывом была мысль о бегстве. Остыв 
немного, она подумала, что побег перечеркнет ее мучения, которые она терпела от 
Осуги целых двадцать дней. Она решила выдержать до конца. Коротая время, Оцу 
думала о Мусаси, потом о Дзётаро. При воспоминании о Мусаси любовь ее 
вспыхивала россыпью ярких звезд. Она продолжала лелеять свои мечты и надежды, в 
ушах у нее отчетливо звучал голос Мусаси, который она слышала на перевале 
Накаяма, на мосту Ханада. Она верила: рано или поздно Мусаси вернется к ней. 
    Внезапно Оцу вспомнила об Акэми, чей образ преследовал ее, угрожая надеждам.
 Зловещая тень соперницы исчезла. Безграничная вера в Мусаси была сильнее 
страха перед чарами Акэми. Оцу вспомнила предсказание Такуана о том, что ее 
ожидает горькая участь, но монах, видимо, ошибся. Иначе как объяснить ту 
радость, которая не покидала ее? И сейчас, когда в глухом и темном месте она 
ждала постылого человека, Оцу не отчаивалась. 
    - Оцу! 
    - Кто это? 
    — Хонъидэн Матахати. 
    — Матахати? 
    У Оцу перехватило дыхание. 
    — Ты и голос мой забыла? 
    — Нет, теперь узнала. Ты видел мать? 
    — Да, она ждет меня повыше на горе. Ты совсем не изменилась! Совсем такая, 
как в Мимасаке. 
    — Где ты? Здесь так темно, что я ничего не вижу. 
    — Можно подойти? Мне стыдно смотреть тебе в глаза. Ты сейчас о чем думала? 
    — Ровным счетом ни о чем. 
    — Обо мне не думала? А вот я всегда думаю о тебе. Не было дня, чтобы я не 
вспомнил тебя, Оцу. 
    Оцу сжалась при виде медленно приближающегося Матахати. 
    — Матахати, мать тебе все рассказала? 
    -Угу. 
    — Раз ты все знаешь, ты без труда поймешь меня, — с облегчением произнесла 
Оцу. — Посмотри на случившееся моими глазами. 
    Забудем прошлое! Оно минуло безвозвратно, а впереди у каждого из нас своя 
жизнь. 
    — Не говори так, Оцу! 
    Матахати не знал, что говорила его мать, но не сомневался в коварстве Осуги.
 
    — От воспоминаний у меня сжимается сердце, — продолжал Матахати. — От стыда 
я не могу поднять голову. Небо свидетель, что я с радостью забыл бы прошлое, но 
это сверх моих сил. Невыносимо вообразить, что мне придется отказаться от тебя, 
Оцу! 
    — Рассуди трезво, Матахати! Связь между нашими сердцами давным-давно 
порвана. Их разделила широкая долина. 
    — Верно. И пять лет протекли по этой долине. 
    — Утекли безвозвратно. Мы не можем вернуть нашу привязанность из минувшего. 

    — Нет, сможем! 
    — Ошибаешься, Матахати. Чувства прошли, как и время. 
    Матахати, пораженный холодностью Оцу, не узнавал в ней наивную, веселую, 
как весеннее солнышко, девушку, которая когда-то открыла ему сердце. Матахати 
чудилось, что он разговаривает с белоснежным каменным изваянием. Откуда в ней 
непреклонная, холодная решительность? 
    Он вспомнил, как Оцу, бывало, с отрешенным и мечтательным видом могла почти 
целый день просидеть на веранде храма Сипподзи, устремив взгляд в никуда, 
словно разглядывая в плывущих облаках мать и отца, братьев и сестер. 
    Матахати сделал шаг вперед и осторожно, словно протягивая руку к бутону 
белой розы, прошептал: