Перестань хныкать по Мусаси, лучше дави посильнее на плечи! 
    В саду засветился фонарь. Оцу подумала, что служанка несет их ужин, но 
подошедший оказался монахом. 
    — Прошу прощения, — произнес он, поднимаясь на веранду. — Здесь живет вдова 
Хонъидэн? Это вы, вероятно? 
    На фонаре в руке монаха было написано: «Храм Киёмидзу на горе Отова». 
    — Позвольте представиться, — начал монах. — Я служу в храме Сиандо, он 
находится повыше на холме. 
    Опустив фонарь на пол, монах достал из-за пазухи письмо. 
    — Имя человека мне неизвестно, но он — молодой ронин. Сегодня вечером 
незадолго до захода солнца он пришел в храм и стал расспрашивать о пожилой 
женщине из Мимасаки, которая должна прийти сюда на богомолье. Я ответил, что 
женщина, похожая на описанную им, бывает в храме, но сегодня она не приходила. 
Он попросил у меня кисть и написал письмо. Ронин оставил его мне, чтобы я 
передал письмо женщине в очередной ее приход в храм. Я слышал, что вы 
остановились в этой гостинице, решил занести вам письмо, поскольку шел мимо на 
улицу Годзё. 
    — Премного вам благодарна! — сердечно поблагодарила Осуги. Она предложила 
монаху присесть и выпить чаю, но он распрощался, сказав, что торопится по делам.
 
    «Что за письмо?» — подумала Осуги, разворачивая свиток. Прочитав первые 
строки, она побледнела. 
    — Оцу! — позвала старуха. 
    Оцу отозвалась из задней комнаты. 
    — Не надо готовить чай. Он ушел. 
    — Уже? Может, вы попьете? 
    — Хватает же ума предлагать мне чай, приготовленный для кого-то еще? Я не 
водосточная труба. Оставь чай и одевайся! 
    — Мы куда-нибудь идем? 
    — Да. Сегодня все твои беды утрясутся. 
    — Письмо от Матахати? 
    — Не твое дело. 
    — Хорошо. Я попрошу поскорее принести ужин. 
    — Ты разве не ела? 
    — Нет, ждала вас. 
    — Все у тебя невпопад! Я вот поела по пути в гостиницу. Быстро поешь риса с 
маринованными овощами. 
    Оцу направилась в кухню, но старуха остановила ее. 
    — Ночью на горе Отова будет холодно. Одежду мою сшила? 
    — Осталось несколько стежков в кимоно. 
    — Я не спрашиваю о кимоно! Я тебе толкую о нижней одежде. Я ведь оставила 
ее, чтобы ты вовремя ее приготовила. Носки выстирала? Шнурки на сандалиях 
ослабли, скажи, чтобы принесли новые. 
    Приказания сыпались градом, так что Оцу не могла не то что выполнить их, но 
даже ответить Осуги, но девушка не смела перечить. Она цепенела от страха перед 
старой ведьмой. 
    О еде и заикаться нельзя было. Вскоре Осуги заявила, что она готова в путь. 
Поставив на веранде новые сандалии для старухи, Оцу сказала: 
    — Идите, я вас догоню. 
    — Фонарь принесла? - Нет. 
    — Бестолочь! Считаешь, я должна спотыкаться на горе во тьме? Возьми в 
гостинице. 
    — Простите, я не догадалась. 
    Оцу не знала, куда они собираются на ночь глядя, но боялась спрашивать. Она 
шла с фонарем впереди старухи вверх по холму Саннэн. Оцу повеселела, несмотря 
на придирки Осуги. Конечно, письмо от Матахати, значит, недоразумение, мучившее 
ее много лет, наконец разрешится. «Как только мы поговорим, сразу вернусь в дом 
Карасумару. Надо увидеть Дзётаро», — подумала Оцу. 
    Подниматься в гору было трудно. На каждом шагу подстерегали камни и ямы. В 
ночной тишине водопад шумел сильнее, чем днем. 
    Наконец Осуги остановилась. 
    — Думаю, это и есть место, посвященное божеству горы. Вот и надпись: 
«Вишневое дерево божества гор». 
    — Матахати! — крикнула в темноту старуха. — Сынок, я здесь! 
    Материнская любовь преобразила ее грозное лицо, голос взволнованно дрожал. 
Оцу впервые видела Осуги такой. Она и не подозревала, что старуха так нежно 
любит сына. 
    — Следи, чтобы фонарь не погас! — предупредила Осуги девушку. 
    — Не беспокойтесь, — послушно отозвалась Оцу. 
    — Его здесь нет, — проворчала старуха. — Не пришел. Она обошла храм раз, 
другой. 
    — Он написал, что я должна прийти к святилищу божества горы. 
    — Он написал, что будет ждать вас сегодня? 
    — Он вообще Не написал ни слова о дне встречи. Он, похоже, никогда не 
повзрослеет. Не понимаю, почему ему самому не прийти в мою гостиницу. Стыдится, 
верно, выходки в Осаке. 
    Оцу потянула старуху за рукав. 
    — Тише! Кто-то идет. Может, он. 
    — Это ты, сынок? — позвала Осуги. 
    Мимо прошагал человек, даже не взглянув на них. Обойдя храм, он вернулся и