подозревал, что Дзисай — самурай выдающихся достоинств, овладевший истинным 
стилем Годы Сэйгэна, отойдя от дел, поселился в глухой деревне, чтобы в покое 
провести остаток дней и передать секреты стиля Сэйгэн узкому кругу избранных 
учеников. 
    Матахати снова посмотрел на первое имя. «Сасаки Кодзиро, видимо, и есть 
самурай, убитый в Фусими, — подумал он. — Отменный должен быть фехтовальщик, 
если ему выдали свидетельство об овладении стилем Тюдзё. Жаль, что он погиб. 
Теперь я понял, что хотел от меня Сасаки. Он просил передать все это кому-то, 
возможно, на его родине». 
    Матахати, вознеся краткую молитву Будде за упокой души Сасаки Кодзиро, 
поклялся, что непременно выполнит просьбу самурая. Подбросив дров в огонь, 
Матахати растянулся рядом с очагом и заснул. 
    Откуда-то издалека донесся звук флейты — играл монах. Мелодия изливала 
тоску, кого-то искала и звала. Печальные волны переливались над темными полями. 

     
    ВСТРЕЧА В ОСАКЕ 
     
    Поля лежали, укутанные серым туманом, и холодок раннего утра напоминал о 
приближающейся осени. Повсюду деловито сновали бурундуки, а на земляном полу в 
кухне покинутого дома тянулась цепочка свежих следов лисицы. 
    Нищий монах, дотащившись до дома на заре, бессильно рухнул на пол прихожей, 
не выпуская из рук флейту. Грязное кимоно и монашеское облачение намокли от 
росы и испачкались травой — он, как затерянная душа, блуждал в ночи. Монах 
приоткрыл глаза и сел. Нос его сморщился, ноздри раздулись, глаза выкатились, и 
он чихнул, содрогнувшись всем телом. Монах не обратил внимания на упавшую из 
носа каплю, которая закатилась ему в редкие усы. Посидев немного, он вспомнил, 
что со вчерашнего вечера осталось сакэ. Бормоча что-то, он побрел по длинному 
коридору в комнату с очагом. При дневном свете в доме оказалось больше комнат, 
чем ему показалось ночью, но он без труда нашел нужную ему. Он удивился, не 
обнаружив кувшина на месте. Его взору, однако, предстал незнакомец, который 
спал у очага, подложив локоть под голову. Изо рта у него тянулась струйка слюны.
 Стало ясно, куда подевалось сакэ. 
    Исчезла не только выпивка. Быстро оглядевшись, монах убедился, что не 
осталось ни рисинки в горшке от того, что он припас на завтрак. Без сакэ можно 
обойтись, но рис — дело жизни и смерти. Монах побагровел от гнева. Со свирепым 
рыком он изо всех сил пнул спящего. Матахати что-то промычал, высвободил руку 
из-под головы и приподнял голову. 
    — Ну, ты... ты... — давился от гнева монах, расталкивая Матахати. 
    — Ты что? — завопил Матахати, вскакивая на ноги. На его заспанной 
физиономии вздулись вены. — По какому праву ты бьешь меня? — кричал он. 
    — Надо бы поддать! Ты почему украл мой рис и сакэ? 
    — Они твои разве... 
    — А чьи же? 
    — Извини. 
    — Какой мне толк от твоих извинений? 
    — Прошу прощения. 
    — С тебя побольше причитается. 
    — Что же? 
    — Верни мое! 
    — Так ведь оно у меня в животе! Твоя еда поддержала меня ночью. 
    Как я верну? 
    — А меня что поддержит? Я целыми днями хожу, играя на флейте у ворот за 
жалкую горсть риса и несколько капель сакэ. Болван! Думаешь, что будешь 
воровать мою еду, а я спокойно смотреть? Верни сейчас же! 
    В голосе монаха звучало раздражение, и он казался Матахати голодным 
дьяволом, явившимся прямо из ада. 
    — Ну и скряга! — пренебрежительно возразил Матахати. — Нашел из-за чего 
поднимать шум. Подумаешь, пригоршня риса и два глотка сивухи! 
    — Можешь воротить нос от такой еды, тупица, но для меня она пропитание 
надень! — закричал монах, вцепившись Матахати в запястье. — Так просто не 
отделаешься. 
    — Не дури! — крикнул Матахати, вырывая руку. 
    Он схватил немолодого монаха за редкие волосы и хотел было швырнуть его на 
пол. К удивлению Матахати кошачье тощее тело монаха не сдвинулось с места. Он 
мгновенно мертвой хваткой зажал шею Матахати. 
    http://ki-moscow.narod.ru/
    — Мерзавец! — завопил Матахати, недооценивший соперника. Было уже поздно. 
Монах, твердо уперевшись ногами в пол, с силой оттолкнул Матахати. Этот 
мастерский прием, обративший энергию Матахати против него самого, отбросил его 
в дальний угол соседней комнаты, припечатав спиной к стене. Доски под 
штукатуркой и столбы прогнили, поэтому большой кусок стены рухнул на Матахати. 
Выплюнув штукатурку, Матахати выхватил меч и бросился на монаха. 
    Монах приготовился к обороне с помощью флейты, но уже обессилел и жадно 
хватал ртом воздух. 
    — Ты затеял драку! — заорал Матахати, рассекая воздух мечом. Он промахнулся,
 но продолжал размахивать клинком, не давая монаху перевести дух. Лицо старика 
посерело, как у призрака. Он отскакивал, уворачиваясь от меча, но прыжки были 
вялыми, казалось, он вот-вот свалится. Вертясь, он издавал жалобный звук, 
похожий на стон умирающего, однако Матахати не удавалось задеть его мечом.