победить. 
    Мусаси взбирался вверх, преодолевая сопротивление кустарника, деревьев, 
льда, — врагов, которые отчаянно удерживали его. Каждый шаг, каждый вдох 
давался с боем. Недавно холодная кровь сейчас кипела в жилах Мусаси, он 
обливался потом, и морозный воздух окутывал паром его разгоряченное тело. 
Мусаси, раскинув руки, приник к красной поверхности скалы, нащупывая ногами 
опору. Нога срывалась, и лавина мелких камней скатывалась в рощу внизу. Три, 
шесть, девять метров — и Мусаси достиг облаков. Глядя на него снизу, можно было 
подумать, что он парит в воздухе. Пик по-прежнему холодно взирал на него сверху.
 
    Теперь, вблизи от вершины, Мусаси каждый миг рисковал жизнью. Одно неверное 
движение — и он покатится вниз в потоке камней и пыли. Он хрипло дышал, хватая 
ртом воздух. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Он продвигался на полметра 
и отдыхал, потом еще рывок и остановка, чтобы перевести дух. 
    Весь мир лежал у его ног: большой лес вокруг храма, белая полоска реки, 
гора Асама, гора Маэ, рыбацкая деревня в Тобе и безбрежный простор моря. «Почти 
добрался, — подумал Мусаси. — Еще немного!» 
    «Еще немного!» Легко сказать, но трудно сделать! «Еще немного» — вот что 
отличает меч победителя от меча побежденного. 
    Запах пота стоял в ноздрях Мусаси. Ему мерещилось, будто он уткнулся в 
грудь матери. Шершавая поверхность горы казалась ее кожей. Мусаси клонило ко 
сну. Камень, сорвавшийся в этот момент из-под большого пальца ноги, привел его 
в чувство. Мусаси нащупал новую опору. 
    «Я почти на вершине!» Руки и ноги сводило от боли, но пальцы цеплялись за 
крохотные трещины в камне. Мусаси твердил себе, что стоит ему расслабиться 
духом или телом, как в один прекрасный день ему придет конец как профессионалу 
фехтовальщику. Он знал, что судьба поединков решается сейчас и здесь. 
    «Это тебе, Сэкисюсай! Тебе, негодяй!» Каждым подтягиванием вверх он 
ниспровергал гигантов, которых почитал, тех выдающихся людей, которые увлекли 
его сюда, которых он непременно победит. «Это тебе, Никкан! И тебе, Такуан!» 
    Он карабкался по головам своих идолов, топтал их, показывал им свое 
превосходство. Мусаси и гора слились воедино, но гора, изумленная упорством 
вцепившегося в нее существа, сердито плевалась в него галькой и песком. Мусаси 
задыхался, словно кто-то зажал ему рот. Он вжимался в гору, но порывы ветра 
отрывали его от поверхности. 
    Мусаси вдруг обнаружил, что лежит на животе. Он закрыл глаза, боясь 
шевельнуться. Душа его пела. Теперь он увидел небо, объявшее его со всех сторон,
 и первые лучи зари, окрасившие белое море облаков. 
    «Добрался! Я победил!» 
    Как только Мусаси понял, что достиг вершины, воля его лопнула, как тетива 
лука. Ветер хлестал его по спине песком и камнями. Здесь, на грани земли и неба,
 неописуемая радость переполнила существо Мусаси. Разгоряченное тело слилось с 
камнем. В лучах нарождавшегося дня дух человека и дух горы творили великое 
таинство. Охваченный неземным восторгом, Мусаси впал в глубокий сон. 
    Когда Мусаси проснулся, голова его была ясной, как кристалл. Ему хотелось 
броситься в голубую высь и резвиться в ней, подобно угрю в ручье. 
    — Надо мной только небо! — кричал Мусаси. — Я на голове орла. 
    Он стоял в красных лучах восходящего солнца, простерев к небу мощные, 
всепобеждающие руки. Крепкие ноги попирали вершину. Мусаси, взглянув на них, 
увидел, как из больной ноги хлынул поток гноя. В небесной чистоте повис 
странный запах из мира людей — волнующий запах преодоленной опасности. 
     
    ЗИМНИЙ МОТЫЛЕК 
     
    Каждое утро, закончив дела в храме, мико — девушки, жившие в Доме 
девственниц, отправлялись с книжками в руках в классную комнату в дом Аракиды, 
где их обучали грамматике и стихосложению. Они исполняли ритуальные 
танцы-кагура в белых шелковых косодэ и малиновых хакама, но сейчас девушки были 
в хлопчатобумажных косодэ с короткими рукавами и белых хакама. В этой одежде 
они учились и выполняли хозяйственные работы в храме. Младшим было тринадцать, 
самой старшей — двадцать. 
    Они появились из бокового входа Дома девственниц, и одна из девушек 
воскликнула: 
    — Что это? — Она показывала на дорожную котомку и мечи, оставленные Мусаси 
прошлой ночью. — Чьи это вещи? 
    — Какого-то самурая. 
    — Верно! 
    — А может, вор бросил? 
    Девушки удивленно переглядывались, взволнованно дыша, словно наткнулись на 
самого вора, задремавшего после обеда. 
    — Надо сообщить госпоже Оцу, — предложила одна из них. Девушки гурьбой 
побежали к комнате Оцу. 
    — Учительница! Выйдите, пожалуйста! Мы нашли что-то странное! 
    Оцу, отложив кисть, поднялась из-за письменного столика и выглянула во двор.
 
    — В чем дело? — спросила она. 
    — Вор оставил мечи и мешок. Они висят на стене, - сказала младшая из 
девушек, указывая пальцем на стену. 
    — Их лучше отнести в дом господина Аракиды. 
    — Мы боимся к ним прикоснуться.