крепок. Подняв голову, Мусаси зорко огляделся, всматриваясь в объявшую его 
бесконечность. 
    Сквозь монотонный скрип деревьев храмового леса Мусаси уловил другие звуки. 
Где-то поблизости флейты и свирели выводили старинную мелодию, посвященную 
богам, и звонкие детские голоса пели молитву. Влекомый умиротворением музыки, 
Мусаси попытался встать. Закусив губу, он пересилил непослушное тело. 
Добравшись до глинобитной стены, окружавшей храм, Мусаси заковылял вдоль нее, 
опираясь о стену обеими руками. Передвигался он боком и неуклюже, как краб. 
    Небесная музыка лилась из сооружения, стоявшего отдельно от храма. В 
зарешеченных окнах горел свет. Это был Дом девственниц — девушек, давших обет 
служить божествам. Здесь их учили играть на старинных инструментах, исполнять 
священные танцы, родившиеся много веков назад. 
    Мусаси, добравшись к входу с тыльной стороны дома, заглянул внутрь, но 
никого не увидел. Он облегченно вздохнул, потому что не надо было объяснять 
свое появление. Сняв меч и заплечный мешок, он связал их и повесил на колышек с 
внутренней стороны стены. Мусаси заковылял назад к реке Исудзу. 
    Часом позже обнаженный Мусаси, разбив корку льда, погрузился в студеную 
воду. Он плескался в реке, нырял, ощущая духовное очищение. К счастью, кругом 
не было ни души. Любой священнослужитель прогнал бы его прочь, приняв за 
умалишенного. 
    В Исэ есть старинная легенда о лучнике по имени Никки Ёсинага. Когда-то он 
напал на храм и, овладев территорией, стал ловить рыбу в священной реке Исудзу 
и охотиться с соколом в священном лесу. Боги ниспослали на него безумие за 
святотатство. Мусаси, купавшийся в ледяной воде, сошел бы за призрака 
легендарного безумца. 
    Накупавшись, Мусаси, как птичка, выпорхнул на прибрежный камень. Пока он 
вытирался и одевался, пряди его волос превратились в сосульки. 
    Мусаси было необходимо купание в ледяной воде священной реки. Если его тело 
не выдержит холода, то как ему одолеть более серьезные опасности на жизненном 
пути? Он думал не об отвлеченной угрозе, а о предстоящей встрече с Ёсиокой 
Сэйдзюро и учениками его школы. Они соберут свои лучшие силы, потому что 
решалась судьба школы Ёсиоки. Им оставалось одно — убить Мусаси, и он знал, что 
люди идут на любые уловки ради спасения собственной шкуры. 
    В такой ситуации обыкновенный самурай твердил бы о «беспощадной борьбе», о 
«готовности встретить смерть», но для Мусаси подобные заявления были вздором. 
Борьба не на жизнь, а на смерть — всего лишь животный инстинкт. Встретить 
смерть, зная, что она неминуема, не так уж сложно. Способность сохранять 
хладнокровие накануне встречи со смертельной опасностью — вот высшая ступень 
духовного развития. 
    Мусаси не боялся смерти, но его целью была победа, а не спасение жизни, и 
он настраивал себя на достижение этой задачи. Пусть умирают геройской смертью 
те, кому это нравится. Мусаси жаждал только героической победы. 
    Киото был недалеко, километрах в восьмидесяти. При нормальной ходьбе Мусаси 
добрался бы до него за три дня, но сколько времени потребуется для моральной 
подготовки? Готов ли он внутренне к схватке? Едины ли его дух и разум? 
    Мусаси не мог утвердительно ответить на эти вопросы. Он чувствовал в 
глубине души слабость и сознавал свою незрелость. Он прекрасно понимал, что не 
достиг духовных высот истинного мастера, что ему далеко до гармонии и 
совершенства личности. 
    Сравнивая себя с Никканом, Сэкисюсаем или Такуаном, он сознавал собственную 
слабость. Оценивая свои способности и возможности, он обнаруживал не только 
уязвимые погрехи, но и пока что непроявленные свойства натуры. 
    Он не мог считать себя знатоком «Искусства Войны» до тех пор, пока не 
пройдет с триумфом по жизни, оставив в мире незабываемый след. 
    Тело его содрогнулось, когда он закричал: 
    — Я буду победителем! 
    Ковыляя по берегу вверх по реке, он оглашал священный лес громогласным 
кличем: 
    — Я буду победителем! 
    Мусаси миновал притихший подо льдом водопад, карабкаясь, как пещерный 
человек, через валуны, продираясь сквозь заросли в глубоких распадках, куда 
прежде не забирались люди. Краснолицый, как демон, Мусаси, цепляясь за скалы и 
лианы, шаг за шагом продвигался вперед. 
    Выше места под названием Итиносэ начиналось ущелье длиной километров в пять.
 Река здесь была такой порожистой и бурной, что даже форель не могла пробиться 
против течения. Ущелье замыкалось отвесной скалой. Говорили, что по склону 
могли вскарабкаться только обезьяны и горные духи. Мусаси, взглянув вверх, 
коротко бросил: «Отсюда путь лежит на вершину Орлиной горы». Его охватил 
восторг. Не существовало преград, которые он не преодолел бы. Подтягиваясь за 
лианы, он начал путь наверх по скалистой стене, карабкаясь и срываясь, движимый 
силой, которая словно бы делала его тело невесомым. 
    Мусаси добрался до вершины скалы и задохнулся от восхищения. Он видел под 
собой пенистый след реки и серебристые песчаные косы залива Футамигаура. 
Впереди, за редкой рощицей, окутанной ночным туманом, лежало подножие Орлиной 
горы. 
    Гора — это Сэкисюсай. Пик насмехался над ним, как и в те дни, когда Мусаси 
лежал больным. Мятежному духу Мусаси было непереносимо надменное превосходство 
Сэкисюсая. Оно подавляло его, препятствовало его продвижению вперед. 
    Мусаси решил взобраться на вершину горы и выместить на ней гнев — попрать 
ее ногами, словно это голова Сэкисюсая, показать, что Мусаси хочет и может