чтобы жизнь вернулась к ней. В один день он побывал и грубым животным, и полным 
сострадания человеком. Сэйдзюро, человеку крайностей, такое состояние казалось 
естественным. Он сидел, устремив печальный взор на Акэми. Горькие складки 
залегли вокруг его рта. 
    (Отсканировано для неПУТЬёвого сайта http://ki-moscow.narod.ru)
    — Успокойся, Акэми, — шептал он. — Не я один, большинство мужчин такие... 
Скоро сама поймешь. Тебя, конечно, потрясла необузданность моей любви. 
    Трудно сказать, искренне он обращался к девушке или успокаивал собственную 
совесть, но Сэйдзюро повторял эти слова вновь и вновь. Комнату залил мрак. 
Сёдзи приглушали шум ветра и волн. Акэми шевельнулась, белая рука выскользнула 
из-под одеяла. 
    — К-какое сегодня число? — пробормотала она. 
    — Что? — спросил Сэйдзюро, поправляя одеяло. 
    — Сколько дней... осталось... до Нового года? 
    — Всего семь. За это время ты поправишься, и мы вернемся в Киото Сэйдзюро 
склонился к Акэми, но она оттолкнула его. 
    — Уйди! Ты мне противен! Сэйдзюро выпрямился. 
    — Скотина! Животное! — повторяла в полубреду Акэми. Сэйдзюро молчал. 
    — Зверь. Не хочу тебя видеть! 
    — Прости меня, Акэми! 
    — Уходи! Не хочу слышать тебя! 
    Акэми вытянула белевшую в темноте руку, будто защищаясь от Сэйдзюро. Он 
молча сглотнул подкативший к горлу комок. 
    — Какое... какое число? — прошептала Акэми. Сэйдзюро не ответил. 
    — Новый год не наступил? С первого по седьмое число, каждый день... он 
будет на мосту... Мусаси велел передать... что каждый день на мосту на улице 
Годзё. Новый год еще не скоро... Я должна вернуться в Киото... Я пойду к мосту 
и увижу его. 
    — Мусаси? — изумленно пробормотал Сэйдзюро. Акэми впала в забытье. 
    — Мусаси? Миямото Мусаси? 
    Сэйдзюро припал к ее лицу, но губы Акэми не шевелились. Синие веки 
сомкнулись. Казалось, Акэми погрузилась в глубокий сон. 
    Ветер швырял сухие иголки сосны в сёдзи. Послышалось лошадиное ржание. За 
перегородкой засветился огонь, и служанка произнесла: 
    — Молодой учитель, вы здесь? 
    Сэйдзюро стремительно вышел в соседнюю комнату, тщательно задвинув за собой 
фусума. 
    — Я здесь. В чем дело? 
    — Уэда Рёхэй, — последовал ответ. 
    Рёхэй в дорожном костюме, покрытый пылью, вошел в комнату. Здороваясь, 
Сэйдзюро гадал, что привело Рёхэя сюда. Он, как и Тодзи, был старшим учеником и 
должен был присматривать за домом. Он не приехал бы без веской причины. 
    — Почему ты здесь? Дома что-то случилось? — спросил Сэйдзюро. 
    — Да, тебе придется немедленно вернуться. 
    — Что стряслось? 
    Рёхэй вытаскивал что-то из-за пазухи. Раздался голос Акэми: 
    — Ненавижу! Животное! Уходи! 
    Голос ее дрожал от страха. Она говорила внятно, словно ей кто-то угрожал 
наяву. 
    — Кто там? — удивленно произнес Рёхэй. 
    — Что? Акэми. Заболела, у нее жар. Бредит постоянно. 
    — Акэми? 
    — Не обращай внимания. С чем ты приехал? 
    Рёхэй извлек письмо из-под нижнего пояса и протянул его учителю. 
    — Вот, — коротко сказал он, пододвигая Сэйдзюро лампу, оставленную 
служанкой. 
    — От Миямото Мусаси. Гм... 
    — Да, — многозначительно ответил Рёхэй. 
    — Вы прочитали? 
    — Да. Решили, что оно может оказаться важным, поэтому распечатали. 
    Сэйдзюро, почему-то не читая, спросил: 
    — Что в нем? 
    По негласному уговору все в доме Ёсиоки не упоминали Мусаси, хотя мысль о 
нем исподволь точила Сэйдзюро. Он уговорил себя, что грозный ронин больше не 
появится. Неожиданное письмо, сразу после того, как Акэми произносила имя 
Мусаси, повергло Сэйдзюро в ужас, от которого по спине забегали мурашки. 
    Рёхэй злобно поджал губы. 
    — Дождались! Я был уверен, что после побоища прошлой весной он не осмелится 
сунуть нос в Киото. Невообразимая наглость! Его письмо — вызов. Ему хватает 
смелости адресовать его всему дому Ёсиоки, хотя под письмом только его подпись. 
Вообразил, что в одиночку разделается с нами! 
    Мусаси не указал обратный адрес, из письма нельзя было понять, где он 
сейчас находится. Он не забыл обещания, данного Сэйдзюро и его ученикам в 
первом письме. Второе означало, что вызов брошен. Мусаси объявил войну дому 
Ёсиоки, войну до последней капли крови, в которой самурай сражается до 
победного конца, защищая честь и доказывая в бою умение владеть мечом. Ставкой 
Мусаси была его жизнь. Он ожидал того же от самураев школы Ёсиоки. Теперь 
увертки и хитроумные отговорки теряли смысл. 
    Сэйдзюро пока не осознал серьезность положения. Он не понял, что роковой 
день неумолимо наступает, что преступно тратить время на пустые развлечения.