учитывая высокую вероятность появления у них в этом случае психотической 
продукции и усиления поведенческих и аффективных нарушений, а также возможность 
конфронтации с установками большинства медицинских работников.
    Таким образом, связанное с различными причинами стремление больных жестко 
контролировать изобразительный процесс ограничивало действие фактора 
художественной экспрессии, однако чрезмерное побуждение членов группы к 
спонтанности могло бы оказаться контрпродуктивным. Вместе с тем, многие 
пациенты, в том числе, имеющие длительный психиатрический “стаж”, спустя 
некоторое время после начала проведения с ними арт-терапевтической работы 
оказывались способными к использованию малоструктурированных техник и менее 
плотных изобразительных материалов. Об этом, в частности, свидетельствуют 
работы, выполненные в технике монотипии.
    Значение фактора художественной экспрессии в достижении положительных 
эффектов арт-терапии было особенно велико у тех пациентов, у которых 
наблюдались трудности в установлении тесного вербального контакта с другими 
членами группы и психотерапевтом. Некоторые из них увлеченно работали над 
созданием индивидуальных рисунков, нередко отличающихся высокими эстетическими 
достоинствами. При объяснении же содержания своей продукции в ходе сессий эти 
больные обычно испытывали трудности. Попытки их вовлечения в те или иные виды 
совместной деятельности оказывались, как правило, малопродуктивными. Можно 
сделать вывод о том, что индивидуальная художественная деятельность таких 
больных, ориентированная на создание эстетически значимой продукции, отвечает 
их потребностям, в частности, потребности в укреплении личных границ и 
поддержке их хрупкого или аморфного “я” посредством получения прямой 
эмоциональной поддержки со стороны психотерапевта и группы. Этому же 
способствует подчеркивание эстетической ценности создаваемых ими художественных 
работ. В этом случае роль психотерапевта может заключаться в создании 
оптимальных условий для самостоятельной работы таких пациентов (даже если речь 
идет о групповой арт-терапии), в которых они были бы ограждены от 
нежелательного вмешательства окружающих в их личное “пространство”. 
Целесообразно оказывать им помощь технического характера и постепенно, с 
осторожностью, вовлекать в различные виды вербальной обратной связи и иные 
формы работы на основе созданных художественных образов. Определенное значение 
для таких пациентов может иметь и экспонирование работ, способствующее 
эмоциональной поддержке и повышению самооценки.
    Значительную роль для таких пациентов может иметь фактор 
психотерапевтических отношений и поддержка со стороны других членов группы. 
Однако если отсутствуют условия для их самостоятельной работы и получения 
поддержки за пределами арт-терапевтической группы (что вполне вероятно, с 
учетом ограниченных коммуникативных возможностей таких пациентов), у них может 
формироваться зависимость от психотерапевта и других членов группы, в связи с 
чем, таким пациентам может требоваться длительная помощь.
   Клинический пример. Одним из примеров такого рода может быть участие в 
арт-терапевтической работе пациентки по имени Анна (28 лет, диагноз “Шизофрения.
 Простая форма” инвалид второй группы). Анна наблюдалась врачом диспансера с 18 
лет, многократно лечилась в психиатрической больнице и в дневном стационаре. 
Причиной помещения в больницу или направление в дневной стационар являются 
бессонница и хаотичное поведение. Имеют место постпсихотические изменения 
личности в форме нарушения мышления и снижения аффектов, а также ограниченная 
социальная адаптивность. Трудового стажа Анна не имеет, проживает с матерью, от 
которой полностью зависит. Время от времени Анна посещает лечебно-трудовые 
мастерские, однако, в силу объективных трудностей в обеспечении больных работой,
 крайне низкой оплаты и малоинтересного характера деятельности, работа Анны в 
лечебно-трудовых мастерских не носит систематического характера. Круг общения 
ограничен, главным образом, матерью и ее знакомыми. Мать больной проявляет 
большое участие в ее судьбе и пытается вовлечь дочь в разные виды деятельности 
(поездки за город, посещение выставок и концертов, чтение художественной 
литературы), а также ищет возможность для того, чтобы Анна смогла, помимо 
приема лекарств и посещения лечебно-трудовых мастерских, получать какие-либо 
дополнительные виды социальной или психотерапевтической помощи. Анна - 
пассивно-подчиняемая, но иногда начинает проявлять негативизм, из-за чего врач 
лечебно-трудовых мастерских повышает ей дозу лекарств или направляет ее в 
дневной стационар.
    К предложению включиться в работу арт-терапевтической группы Анна и ее мать 
отнеслись положительно. С небольшими перерывами (связанными с закрытием 
дневного стационара на лето) Анна посещала группу около двух лет. Переехав 
затем с матерью в другой район, Анна обратилась к психотерапевту с просьбой 
разрешить ей посещать арт-терапевтическую группу по прежнему месту жительства, 
однако, из-за того, что добираться в диспансер из другого района несколько раз 
в неделю Анне оказалось слишком тяжело, она прекратила занятия в группе.
    Работа Анны в арт-терапевтической группе в какой-то мере уже отражена в 
приведенных выше описаниях группового процесса. Анна неизменно выполняла все 
предлагаемые упражнения и задания, хотя из-за нарушений мышления и определенной 
торпидности психических процессов, связанной, в частности, с приемом 
психотропных препаратов, часто не успевала укладываться во временные рамки. 
Инициативы в группе не проявляла, держалась незаметно и предпочитала работать 
обособленно от других. О своих работах рассказывала скупо и сбивчиво. Кроме 
того, из-за нарушений мышления и торпидности, воспринимать ее речь другим 
членам группы было сложно. Иногда, особенно, когда это предлагал психотерапевт, 
брала свои рисунки домой для того, чтобы их закончить или описать. Тексты,