члены группы чувствовали, что количество цветов уже достаточно, а комбинация их 
удачна, они поворачивали стекло краской вниз и быстро прикладывали к листу 
бумаги. Через стекло было видно, как краски смешиваются, и формируется 
затейливое пятно. После того, как стекло убиралось, пациентов просили 
внимательно рассмотреть цветное пятно со всех сторон и попытаться увидеть в нем 
фрагменты каких-либо образов или, по крайней мере, подумать, с чем это пятно 
может ассоциироваться. В завершение работы участникам было необходимо, опираясь 
на возникшие ассоциации, дорисовать пятно, сделав из него целостную композицию, 
а затем, взять рисунок домой и описать его в виде рассказа.
    Примечательно, что большинство участников группы уже не испытывали 
какого-либо страха перед использованием краски. Их отношение к работе сильно 
отличались от начального этапа арт-терапии, когда на предложение 
воспользоваться акварелью или гуашью, пациенты отвечали: “Не стоит тратить на 
нас краску” или “Мы же запачкаемся!” Более того, предложенная техника вызвала у 
больных большой интерес, и в результате ее использования были созданы 
оригинальные композиции с весьма выразительными описаниями.
    Александр (35 лет) назвал свою работу “Пожар в лесу” и сопроводил ее 
следующим рассказом: “Это видение напоминает о неизбежности какого-либо события,
 томительном ожидании какого-то действия с непредвиденным результатом. Если 
смотреть на эту сцену “сверху”, то она представляла бы собой абсолютно 
неподвижный, густо-зеленый, с редкими вкраплениями других оттенками 
величественный ковер. И всего несколько мгновений спустя какая-то неведомая 
сила опускает внутрь этого зеленого мира первую искру сознания. Восприятие 
наблюдателя не успевает даже зафиксировать источник яркого всполоха, и картина 
умиротворенности сменяется совсем другой... Перед глазами разворачивается гамма 
разных оттенков огня, завоевывающего обширную территорию у леса. Это напоминает,
 наверное, падение в бездну, от которого захватывает дух и исчезает любая воля 
к сопротивлению. Принимаешь это падение как неизбежность и необходимость. Когда 
за одно мгновение на глазах происходит гибель могучего живого дерева, которое 
наверное очень много видело на своем веку, возникает ощущение бренности всего 
материального... В пламени виден черный остов сгоревшего дома, который из 
последних сил поддерживает очертания того, что было убежищем, может быть, для 
нескольких поколений людей. Это картина настоящего торжества, буйства огня. Она 
не ассоциируется с пессимизмом или агрессией. Ведь огонь — это символ очищения, 
изменения, того, что побуждает к действию. И поэтому возникает предощущение 
чего-то нового, что должно свершиться, когда закончится буйство огня. Может 
быть, именно благодаря этому картина далека от темы катастрофы. А зарево над 
местом “действия” огня воспринимается как вполне реальное, и оно связано с 
чувством силы...”
    Рисунок Анны был назван “Туман над болотом”. Она сопроводила его следующими 
комментариями: “В мае рассвет наступает рано. Первые птицы подают свои голоса, 
и видно, как над болотом встает туман. Он напоминает белый, а местами розовый 
занавес. На влажной земле растет мох, на нее трудно ступать, так как тут же 
проваливаешься, и вода, булькая, выходит на поверхность. На кочках можно 
увидеть витиеватые стебельки и ягоды клюквы, а также листья морошки. Начинает 
вставать солнце, но оно очень слабо проглядывает сквозь болотный “занавес” 
тумана. Справа, на более сухом участке растут елки. Своими фиолетовыми кронами 
они направлены далеко вверх. В их зеленых шапках прячутся птицы, некоторые из 
них поют с утра, а другие днем. Над самим же болотом слышно только бульканье 
воды в некоторых местах... По мере того, как встает солнце, туман начинает 
менять свои оттенки: вот он становится коричневатым, вот — зеленовато-голубым, 
вот — оранжевым... Разные оттенки грусти расплавляются в теплых лугах грядущего 
дня...”
   Наблюдения и комментарии психотерапевта. Для данного этапа характерно 
постепенное расширение диапазона экспрессивных возможностей членов группы, а 
также рост их способности к искреннему выражению разнообразных чувств, мыслей и 
потребностей — как в художественной форме, так и с использованием других форм 
творческого самовыражения.
    Можно отметить большую степень вовлеченности большинства пациентов в 
творческую работу и создание ими весьма интересной и содержательной продукции. 
Выразительность и глубина создаваемых образов порой производит очень сильное 
впечатление (это, в частности, относится к рисункам, созданным в технике 
монотипии, и сопровождающим их текстом).
    Можно также констатировать углубление неформальных контактов между членами 
группы и активизацию внутригрупповых коммуникативных процессов. Использование 
многоосевой модели для их описания позволяет сделать вывод об использовании 
членами группы не только вербального, проективно-знакового и 
проективно-символического способов коммуникации, но и сенсомоторного и 
драматически-ролевого. Так, большинство больных проявили интерес к созданию 
масок и ролевой импровизации на их основе.
    Можно отметить, в связи с этим, дальнейший рост самостоятельности больных в 
ходе групповых занятий и постепенное нивелирование “направляющей” функции 
психотерапевта, хотя он продолжал играть значимую роль в структурировании хода 
работы и, в определенной мере, регулировал направленность и глубину 
коммуникативных процессов в группе.
    Опыт использования техники коллективной работы на тему “Встреча у колодца” 
был, однако, скорее отрицательным, чем положительным. Поскольку при 
использовании этой техники, несмотря на наличие общей темы для рисования ни 
роли членов группы, ни способы их взаимодействия в ходе совместной 
изобразительной работы не регламентировались, большинство пациентов испытывали