“Я ощущаю пустоту внутри”.
Тело очень часто является ключом к пониманию того, что с нами происходит; 
метафоры же позволяют обозначить особенности телесного опыта в культурном 
контексте. То, что мы выражаем свое состояние посредством метафор, и то, что 
другие понимают нас также посредством их, является, по сути, культурным 
феноменом и предполагает совмещение различных референтностей, позиций и форм 
опыта. Поэтому возникающие на основе нашего опыта определения носят открытый 
характер (Lakoff and Johnson, 1980). Восприятие явлений то с одной, то с другой 
точки зрения, движение от одной референтной системы к другой позволяет наиболее 
точно и полно выразить опыт. Поэтому мы должны находить и использовать разные 
способы для того, чтобы донести свои чувства, мысли и потребности до других — 
используя визуальные образы, жесты, звуки и т. д., — в особенности когда нам 
трудно их передать словами: “Мы должны постоянно изобретать способы, с помощью 
которых можно было бы придавать форму тому. что мы ощущаем, и тому, что еще н 
нашло своего воплощения… Мы чувствуем и “знаем” на телесном уровне очень многое,
 задолго до того, как можем обозначить все это словами” (Tufnell, 2000, p. 14).
Лакан считал, что в основе человеческого общения лежит непонимание (Fink, 2000; 
p. 22). Одно и то же слово может обозначать разные представления. Тем самым мы 
не столько точно обозначаем словами то, что хотим сообщить, сколько формируем 
ряд ассоциаций, на основе которых возникает некое весьма приблизительное 
значение. “Значения носят в высшей степени индивидуальный характер, …и каждый 
использует слова и выражения весьма специфически” (Fink, 2000; p. 22). Это 
также характерно для арт-терапии, где система значений того или иного образа 
возникает в результате формирования ряда ассоциаций. Образы и слова дополняют 
друг друга с тем, чтобы как можно точнее передать содержание творческого опыта. 
При этом слова связаны с процессом создания визуального образа на физическом 
уровне за счет того, что образ создает тело, и оно может “говорить”. Пониманию 
образа препятствует неточность вербальной экспрессии. Кроме того, 
изобразительное творчество является высокодинамичным процессом; то и дело 
возникают новые темы, так или иначе связанные с разными изобразительными 
материалами и творческими ситуациями. Такие выражения, как “это уже в прошлом” 
или “теперь я уже совсем другой человек” указывают на глубокие изменения, 
происходящие в ходе изобразительного творчества, когда едва законченный образ 
вскоре уже становится достоянием прошлого, и мы переходим к созданию нового 
образа.
Изменение потребностей и связанной с ними системы значений означает то, что мы 
пребываем в постоянном движении и что любые наши действия являются ни чем иным, 
как трамплином к чему-то новому (Fink, 2000). Различие между тем, кем мы хотим 
быть, и тем, кем мы являемся, а также фрустрация, вызванная нашей 
неспособностью точно выразить то, что мы хотим сделать, провоцирует потребности.
 Идентичность современных людей носит менее определенный характер, чем раньше: 
“Символические формы и культурные фикции используются людьми в условиях 
постмодернизма в качестве инструментов формирования нарциссической идентичности 
и интеграции их “разорванного” “я”” (Elliott, 2001, p. 137).
Теория танцедвигательной терапии в значительной мере связана с понятием 
“неустойчивости” в смысле субъктивности, языка, форм и репрезентаций. Каким же 
образом мы постигаем “органичность” нашего тела через непреднамеренные движения 
и изменение его ощущений? Теория танцедвигательной терапии позволяет понять то, 
что такое “привычные движения” и каким образом они связаны с неразрешенными в 
прошлом конфликтами. Когда человек “застревает” на определенных двигательных 
паттернах, повторяя одни и те же движения вновь и вновь, это препятствует его 
экспериментам с новыми движениями. Танцевальная импровизация предполагает 
эксперимент с движениями, которые имеют непривычный и неосознанный характер. 
Его результаты не запланированы и непредвиденны, что дает возможность для 
освобождения от жестких систем значений и привычных моделей поведения. Являясь 
выражением кинетической субъективности, танец дезорганизует регулярность, 
рутину и порядок. В этом заключаются богатые возможности для арт-терапии, в 
частности, для “документирования” хода арт-терапевтических сессий — определения 
того, что именно происходило во время них. Это открывает новую перспективу для 
изучения арт-терапевтического процесса и значения художественных образов — ту 
перспективу, которая связана с применением множества систем психологической и 
физической референтности (как клиента, так и психотерапевта).
Расшатывая границы различных дисциплин, постмодернизм не пытается “определять” 
субъективность, но предоставляет множество точек зрения на нее. Это проявляется 
в междисциплинарном характере художественного творчества, стремлении художников 
использовать различные формы и материалы для выражения личных и социальных тем. 
Включение данного многообразия форм творческой работы и материалов в 
арт-терапевтическую практику обогащает ее возможности. Представления 
танцедвигательной терапии бросают вызов привычным формам интерпретаций и 
теоретическим представлениям арт-терапии.
Постмодернистский акцент на изменяющейся идентичности и процессе движения 
позволяет исследовать ранее крайне слабо изученные феномены в арт-терапии. 
Рассмотрение тела как “вместилища” потребностей, идеологий и языков позволяет 
использовать его в качестве инструмента “локализации” и “делокализации” 
идентичностей, исследования разных типов репрезентаций — не столько для 
определения “я” или достижения конкретных психотерапевтических целей, сколько 
для проживания сложной последовательности разных событий, запечатлеваемых в 
различных визуальных и телесных образах. Вместо того, чтобы стремиться к 
раскрытию определенного смысла образом, мы можем следовать серии событий, 
происходящих по мере создания визуальных образов. Это позволяет быть