*** 
Я обращаюсь к детям- 
*** 
На кухне у Строгой Учительницы и Братца Вайнера. 
Братец Вайнер. Знаешь, Братец Гримм, я тоже однажды придумал сказку. Как-то 
один кусочек хлеба (отрезает ломоть) был сверху намазан маслом... (Намазывает 
свой кусок). А пото-о-ом... (лезет в холодильник) на них сверху легла колбаса 
(отрезает кусок колбасы, кладет сверху). И я их съел! (Жуя) И я так думаю: моя 
сказка - самая лучшая. В начале ее все разобщены, а в конце происходит полная и 
счастливая интеграция всех ресурсов на благо главного героя. (Хлопает себя по 
животу. Доволен). 
Строгая учительница. Ой, подождал бы обеда. А у меня, знаешь, никак не идет из 
головы то, о чем ты рассказывал: нет мам. Как же так, в сказках нет мам... У 
меня все время это крутится в голове... 
Братец Вайнер. Я тебе расскажу, почему тебя это беспокоит. Ты везде хочешь 
просунуть свой нос. Вот пап в сказках сколько угодно. Тут тебе и мудрый король..
. 
Братец Гримм. И глупый король... 
Братец Вайнер. И глупый король - но король! Вообще мужских героев гораздо 
больше, чем женских. А почему? 
Строгая учительница. Болтаете вы больше - вот почему. 
Братец Вайнер. Возможно. Но главный символ - вдумайся, женщина! - это то, что 
мужчина символизирует дух, поиск новых путей и вообще мир возвышенного. Мать - 
это материя. Земля - это мать. Она рождает и кормит, а уж потом за дело берется 
мужчина, который берет ребенка из низов и выводит на уровень духа. 
Строгая учительница. Ой, болту-у-ун... 
Братец Гримм (учительнице). Смотри, ведь в сказках на самом деле очень много 
мам. Каждая мачеха - это неправильно понятая мама. Это та ее сторона, которая 
оставляет, требует и наказывает. Эту сторону ребенок может отделять и как бы 
выкидывать. То ли потому, что он не может справиться с амбивалентностью, с тем, 
что самое лучшее одновременно является самым худшим. А может быть, в него 
слишком твердо внедряется постулат, что маму нужно любить. И вот на виду 
остается любящая прекрасная мама, а все злостные ее черты выбрасываются и 
конденсируются в образы абсолютно злых существ типа ведьм и мачех. И растерзать 
или сжечь их в конце сказки тоже становится приятным занятием... 
Строгая учительница. Знаешь, мне твои теории обычно кажутся какими-то... 
подрывными. Как будто ты специально их придумываешь, чтобы разрушить что-нибудь.
.. Ту же любовь или семью, и даже самообманы - такие свои, приятные, и хранящие 
нас, кстати. Вот и с мамами - я сама об этом думала, не теми словами, но когда 
у меня вертелось в голове: "почему нет мам?" да "почему нет мам?", то я думала 
и об этом тоже, но мне только становится плохо от таких мыслей. Будто моя дочка 
тайно меня ненавидит или будто я где-то храню обиды на своих родителей. Есть 
вещи, мне кажется, которые не нужно открывать. Так нас создал Бог - и все. А ты 
все время пытаешься зацепить какую-то боль и вытащить ее наружу, и разрушить то,
 что ведь прекрасно работает, в конце концов, и тебя так воспитали, и нас, - а 
ведь взамен ты ничего не предлагаешь. Или предлагаешь? Я просто не понимаю. 
Братец Гримм. Ты правда хочешь, чтобы я ответил? 
Строгая учительница. Да, конечно. 
Братец Гримм. Смотри, когда я начал учиться психотерапии, я быстро заметил, что 
психотерапевты просто помешаны на том, чтобы что-нибудь изменить. То есть вот 
такое общее устремление: лишь бы что-нибудь в человеке поменялось. И я стал 
думать: неужели я настолько хочу что-то изменить - в окружающем мире, в других, 
в себе - и если да, то что? Постепенно я понял, почему я занялся этим. Я стал 
занимаься изменениями, потому что на самом деле думаю, что в основе все 
неизменно. Ни мир, ни человеческий характер фун даментально изменить нельзя, и 
поэтому спокойно можно производить маленькие улучшения. 
Братец Вайнер. А, так ты косметолог? 
Братец Гримм. Вроде того. Если говорить про нашу психику, то самые радикальные 
перемены, к которым может привести моя работа, все равно лежат внутри границ и 
возможностей нормальной человеческой души. Я не верю, что можно что-то сильно 
поменять. Но капельку улучшить, мне кажется, можно. Понятно? 
Строгая учительница. Почему ж нет? Понятно. Но... 
Братец Гримм. Сейчас. Конкретнее про мам: на одной стадии мы разделяем целое на 
приятное и неприятное, потом этого неприятного неадекватно боимся, не знаем, 
что с ним делать, и считаем, что мир вообще зол и плох, если он такие ужасы 
породил ни за что ни про что. На другой стадии - и она обязательно наступает - 
мы понимаем, что и хорошая, и плохая мама - это одна и та же мама, мы признаем 
в родной маме мачеху, мы познаем двойственность любви. Даже если мы изо всех 
сил прячем голову в песок, это все равно происходит, если мы хотим жить, любить 
и общаться. И это само по себе очень много; возможно, это самая существенная 
часть мудрости. Но такое понимание в определенном плане лишает нас тех сильных 
эмоций, к которым мы привыкли, и кроме того, сильно уменьшает прежнюю мотивацию 
что-то делать, основанную на избегании того, что плохо, и стремлении к тому, 
что хорошо. И мы обычно не даем этим понятиям "хорошо"-"плохо" особенно долго 
залеживаться без дела. Мы проецируем их дальше, находим новое "хорошо", а это 
опять дает и кучу эмоций, и энергию для борьбы, и новые страхи и иллюзии. И 
опять мы медленно продираемся к новой целостности. И так много раз за жизнь, 
хотя все же, наверное, на разных уровнях. Но цикл повторяется: туда-сюда. Если, 
конечно, не выбиться в святые. 
Молчание.