гениев, что нивелирует фактор общественной значимости произведения искусства, т.
 е. мотивации творчества. В практической арт-терапии может вызвать 
неуверенность и наличие по Юнгу нескольких скелетных идей, архетипических 
образов, никак не связанных друг с другом, свободно «плавающих» в водах 
бессознательного. Что побуждает тот или иной архетип к творческой активизации, 
остается загадкой; отказавшись от идеи доминирования в системе потребностей, 
аналитическая психология теряет под собой психофизиологическую почву. 
Эти вопросы, возможно, беспокоили и самого Юнга, во всяком случае у него 
появилась теория коллективного бессознательного, где сосуществовали 
архетипические образы, собственно архетипы (доминанты), мотивы, темы и паттерны.
 «Термин архетип был применен Юнгом лишь в 1919 году. Этим термином он хотел 
избежать любого намека на то, что речь идет о содержании, а не о наследственной,
 непредставимой фундаментальной структуре» [8, с. 34]. Исконные образы при всей 
своей аксиоматичности не потеряли значения – это было успешное продолжение 
теории сублимации Фрейда и в определенном смысле вывод ее из тупика, 
показывающий, как индивидуальное неповторимое Trieb инстинктивных влечений, 
представлен- ных в психике, может стать универсальным, коллективным. Юнг 
остроумно предположил, что клише объективного, конвенционального, узнаваемого 
уже присутствует в психической сфере как ее неотъемлемое свойство. Однако он 
пошел, на наш взгляд, по очень длинному пути и не заметил важное понятие 
идентификации вместе с идеализацией, выдвинутое Фрейдом в том же 1917 г. Точнее,
 Юнг учел его, как и все остальное в психоанализе, посредством недостаточно 
корректного расширения предмета исследования (переход из онтического в 
онтологический аспект исследова-ния), ибо полученные таким путем выводы, при 
всей их ценности в гуманитарной области, неприменимы в практической психиатрии.
В этом ракурсе архетипические образы не могут существовать в бессознательном 
как наследственно приобретенные, данные от рождения; но что-то должно же быть, 
раз появляются произведения искусства. Возникнув в форме субъективных ощущений, 
инстинктивные влечения должны быть конкретизированы, отнесены к носителю этих 
потребностей, т. е. к образу «я»: моя потребность, мое желание, моя боль. Так 
возникает и сохраняется один-единственный исконный образ и доминанта, 
соответствующие определению архетипа, – наше динамичное представление о себе, 
объективируемое по мере социализации, или «зеркальный» образ «я», в котором 
присутствуют индивидуально-неповторимое и универсальное, сходство с собой и 
сходство с другими, субъективные и коллективные черты. Деформация или утрата 
этого образа приводит к дисфункции механизмов сублимации, а значит, механизмов 
воспроизведения себя, влечения к себе подобным и ощущения реальности своего 
существования. Восстановление архетипа человека и его зеркального «я» является, 
на наш взгляд, столбовой дорогой для разработок приемов и методов арт-терапии 
психических расстройств. 
Один из возможных подходов, автопортрет, максимально приобщает больного к 
искусству, ставит пациента на место не только модели, но и художника, а именно 
художника, познающего себя через отображение собственного лица. В окружении 
знакомых и незнакомых людей (социальные зеркала) пациент познает своего 
зеркального двойника, воспроизведя его в пластилине. Именно с этой триадой – 
пациент, его зеркальный двойник, автопортрет – работает врач-психотерапевт, 
имеющий опыт ведения индивидуальной и групповой психотерапии, а также навыки 
скульптора. 
Важнейшим фактором автопортретной терапии является то, что работа больного над 
собственным образом стимулирует рефлексию, обращенность сознания к внутреннему 
миру; в отличие от аутистического погружения в себя это творческий процесс 
самоосознания, результатом которого легко становится повышенная критика своего 
состояния. Самопознание и самоосознание происходят в условиях множественной 
идентификации: сравнение себя с автопортретом через свой зеркальный образ, 
своего отражения с отражениями других пациентов, своего автопортрета с другими 
автопортретами и т. д. Такая атмосфера стимулирует восстановление внешнего и 
внутреннего диалога. 
Происходит часто бурный прорыв из патологического одиночества, проявляющийся 
как эмоциональная разрядка. Конкретными «виновниками» этих интенсивных 
состояний врач и его ассистенты не являются, они лишь свидетели, поэтому 
техника автопортрета наиболее щадящая, наиболее гуманная из всех наших методов 
лечения. Техника автопортрета, как и другие методы маскотерапии, направлена на 
выведение пациента из состояния базового отчуждения путем восстановления им 
утраченного образа самого себя. Отличительная черта этой техники в том, что 
здесь используется майевтический принцип. Врач как повивальная бабка помогает 
пациенту родить свой образ, возродиться, стать нормальным, адекватным, 
психически здоровым. Здесь, как и в портретной терапии, когда скульптурный 
образ создается врачом, лечебная цель совпадает с процессом самоидентификации. 
Художник-пациент совершает «захват» и «присвоение» своего текущего образа в 
зеркале (маски) и переходит к его воспроизведению. Вектор его творческой 
активности направлен в будущее. Момент окончательной реализации визуальных 
впечатлений совпадает с настоящим, здесь нет ни прошлого ни будущего. 
Происходит соотнесение визуально-вербального образования с самим собой, с 
собственным зеркальным «я», со всей онтогенетической глубиной этого «я», до 
полного их соотнесения и совпадения. Здесь «атомарный» творческий акт 
завершается и возникает необходимость в новых впечатлениях. В этом настоящем 
есть начало будущего в виде интенционального прорыва, который формирует мотив 
следующего творческого события. 
Так протекает диалог человека с самим собой, со своим зеркальным образом. Он, 
по справедливой оценке Бахтина, пока еще негативен, но не как на фотопленке, а