разобраться в его чувствах и мыслях, связанных со школой и отношениями с 
матерью и сестрой. Я также сообщила ему, что я работаю с детьми и их 
родственниками, используя для этого изобразительные средства. Он был извещен, 
что сможет встречаться со мной лишь три раза, и что мы поговорим о его 
проблемах и о том, как ему помочь. Он знал, что я встречалась с его матерью, и 
что он может сам решить, приходить ко мне, или нет. Когда неясно, придет клиент 
на первую встречу, или нет, я обычно испытываю тревогу и фантазирую. Так было и 
в случае с Питером. Питер пришел на первую встречу в сопровождении социального 
работника – крепкого мужчины – который сказал, что будет дожидаться Питера 
возле моего кабинета. Это могло, по мнению социального работника, дать Питеру 
ощущение зашиты и безопасности, а также родительской заботы, но мне это 
показалось излишним, поскольку могло лишь усиливать тревогу Питера.
Внешне Питер чем-то походил на юношу с рисунков Одри Бердслея. Он был стройным, 
изящным, высоким для своего возраста, кареглазым и бледным, словно долго не 
выходил из дома. У него были тонкие пальцы и взгляд чувствительного человека. 
Бесстрастное выражение лица говорило однако о подавлении страха и агрессии. В 
момент нашей первой встречи и он, и я испытывали сильное напряжение.
Я как обычно говорила Питеру о цели нашей встречи, которая состояла в 
совместном прояснении чувств и мыслей, а также переживаемых Питером трудностей. 
Я просила его рассказать мне о своих проблемах. Я чувствовала себя при этом 
неловко, и он то напряженно смотрел на меня, то отводил глаза в сторону. Я 
сказала, что он наверное испытывает во время нашего разговора тревогу, и он 
немного описал мне, какие трудности он испытывает. После каждой сказанной им 
фразы воцарялось молчание. Его взгляд однажды упал на краски, и когда возникла 
новая продолжительная пауза, и он вновь посмотрел на краски, я спросила, не 
хочет ли он воспользоваться чем-либо из имеющихся в кабинете средств для 
рисования. Он ответил: «Красками». Затем он быстро встал, попросил дать ему 
воды и стал молча рисовать.
Он энергично, можно даже сказать торопливо, рисовал, нередко, нередко 
поглядывая на меня, словно пытаясь меня контролировать. Он либо пытался 
удостовериться, слежу ли я за ним, либо даже пытаясь меня нарисовать. Сначала 
он нарисовал нос, рот, зубы, глаза, пользуясь то карандашами, то красками. 
Часть лица фигуры оказалась затемненной. После того, как он нарисовал руки, 
Питер стал перерисовывать лицо. Поначалу он торопился, но постепенно темп 
рисования стал более медленным, и в определенный момент Питер стал 
рассматривать свой рисунок и по-видимому что-то обдумывать. По его мимике было 
заметно, что он фантазирует. Я пыталась понять, кого же он нарисовал – «крутого 
парня», своего отца, женщину с синяком под глазом, возможно мать, хулигана, 
возможно самого себя (Рис. 1).

Рис. 1. Первый рисунок Питера: человек с синяком под глазом
И во время разговора, и в момент рисования мне казалось, что Питер меня боится. 
Он подрагивал и отводил глаза в сторону, словно опасаясь встретиться со мной 
взглядом. Я также чувствовала себя не в своей тарелке, словно преодолевала 
внутренний барьер, пытаясь говорить с Питером и чувствуя на себе его отрывистые 
взгляды. Мое восприятие его рисунка было противоречивым. Я думаю, что в ходе 
сессии в нашем общении с Питером были воспроизведены нарушенные семейные 
отношения, участники которых либо причиняют другому боль, либо страдают сами. 
Когда Питер закончил рисовать, я попыталась возобновить с ним разговор и 
высказала предположение, что на его рисунке изображен «яйцеголовый» человек из 
фильма «Бэтмен», который показывали по телевизору накануне. Этот персонаж украл 
драгоценность и был избит Питер молчал. Я добавила, что «яйцеголовый» временами 
кажется слабым и очень уязвимым, а иногда проявляет силу характера. Питер вроде 
бы со мной согласился Глаза его заблестели, и мне показалось, что он о чем-то 
подумал. Затем он встал, подошел к набору «лего» и поместил трех пиратов на 
плот, на который пыталась наброситься акула. Питер изображал, как акула 
выпрыгивает из воды, стремясь укусить пиратов. Я сказала, что пираты находятся 
в опасности, и им должно быть страшно. Слова давались мне с трудом, и я видела, 
что Питер смущен и о чем-то задумался, когда я это произнесла. А может быть, он 
представлял себя акулой? Первая сессия закончилась этой сценой, изображающей 
агрессивное поведение акулы (отца). Свой следующий рисунок Питер создавал в 
течение двух следующих сессий (рис. 2).


Рис. 2 Второй рисунок Питера: «Пришельцы»
Придя на следующую сессию, Питер сел и молчал, время от времени поглядывая на 
меня. В его взгляде чувствовались тревога и подозрительность. Когда я 
обратилась к нему, он раздраженно сказал, что сессия оказалась перенесена на 
другой день, и что это ему не нравится, хотя о переносе нашей встречи я его в 
прошлый раз предупредила. Он недоумевал, что я могла делать в тот день, который 
планировался первоначально. Питер многозначительно заявил: «Что здесь можно 
делать?» При этих словах я почувствовала вину. Мне показалось, что кабинет 
воспринимается им как чуждое, небезопасное пространство – словно это было 
пространство его дома, в котором его отец учинил расправу над домашними.
Затем Питер взял краски и стал в течение 15 минут с усердием рисовать двух 
инопланетян. Более крупная фигура была тонкой. Она напоминала эмбрион и 
казалась обнаженной. Изображая ее, Питер использовал розовую, красную, 
коричневую и черную краски, которые повторяли цвета моей одежды. На теле этого 
персонажа Питер нарисовал раны, ссадины, пятна крови и синяки. Казалось, он 
передает таким образом связанные с нашим общением чувства боли, опасности и