|
вновь вернулось во дворец.
Но вот пришли, дни, когда состояние Арджейл стало быстро ухудшаться. КОРОЛЬ не
отходил от нее ни на шаг. Как-то, в ночь полнолуния, он отослал придворных за
драгоценным опалом и сам вынес Арджейл в парк. Девочка ничего не спрашивала у
короля, но как будто все понимала.
— Мы будем звать волшебника — сказал король. — Спой песню, Арджейл!
Губы ее задрожали.
— У меня нет сил, — отвечала она. — Но может, если я прикоснусь к опалу, они
вернутся.
Король наклонился над сверкающим, как радуга, камнем, алые, голубые, зеленые
лучи поплыли волнами в воздухе, чаруя глаза.
Арджейл была на его руках, и он уже чувствовал усталость, но стоило ей
дотронуться до драгоценного опала, как она потеряла вес. Еще мгновение и, как
пушинка, она взлетела в воздух и затанцевала над садом. Линующий голосок
нарушил тишину ночи, и дивная песня понеслась над деревьями к лестным холмам,
рождая эхо.
Время остановилось, а затем, рядом с опалом, как сказочное видение появилось
прекрасное белоснежное животное. Казалось, это был благороднейший, тонконогий
конь, отлитый из серебра, с золотистой длинной гривой до самой земли, но во лбу
его торчал белоснежный витой рог, а из-под него смотрели огромные глубокие,
человеческие глаза. В них читался немой вопрос.
Арджейл приблизилась и обняла единорога за гибкую шею.
— Я умираю, добрый волшебник, и хотела бы обратиться к тебе с последней
просьбой. Если можно верни дочь этому доброму королю. Пусть моя жизнь послужит
выкупом за нее!
Король похолодел: ни он, ни кто-либо из приближенных не рассказывали девочке о
принцессе Ольвис и о совете астролога. Единорог не шевельнулся, но взгляд его
устремился к королю. Отчаянье ледяным дождем хлынуло в душу владыки. Он и сам
не представлял, как привязался к этому несчастному ребенку, повторявшему судьбу
его дочери. «Нет, — прошептал он Единорогу. — Возьми все. Возьми опал и мою
жизнь, но оставь эту девочку на земле».
И то, что случилось позднее, казалось чудом. Откуда-то приплыли темные тучи.
Одна из них сгустилась до каменной плотности, превращаясь в черного всадника с
длинным копьем. Единорог ринулся навстречу. Они ошиблись и загремел гром.
Забрало слетело с черного рыцаря и открылось древнее, старушечье лицо с
глубоким провалом пустых глазниц. И не было сомнений, что это сама Смерть!
Снова помчались друг к другу Единорог и всадница. Сверкнула молния и старуха
покатилась по земле. Буря бешеным скакуном взвилась и унеслась прочь. Арджейл
бросилась к черной фигуре, ползавшей в пыли. Еще мгновение и, вместо мерзкой
старухи, из травы встала принцесса Ольвис. Благородный Единорог топнул копытом
и исчез. Однако в ушах короля остались слова, произнесенные неизвестно кем: «Из
незримой страны можно вернуть лишь прожитую жизнь и это будет бесконечно
повторяемое прошлое, но ты просил об этом и твоя дочь будет с тобой все твои
дни. Что касается Арджейл, то она наполнит собой твое будущее, ибо ты
отвернулся от настоящего и отказался принять потерю. Своей волей ты избрал свою
судьбу и пусть душа твоя извлечет урок — заслоняясь от потери, ты не даешь
места приобретению. Иллюзии и мечты станут твоим уделом, о, человек, застывший
меж прошлым и будущим и лишенный настоящего».
Он не роптал… И странная жизнь пришла во дворец короля. В течение дня
принцессой Пушинкой в дворцовых покоях являлась Арджейл и ее песни звали короля
к добру и красоте, но лишь наступала ночь ее мест занимала Ольвис.
И снова король становился на стражу возле своей дочери. Он уже не спал и видел,
как она защищает его от всех, кому он был должен, или кто пришел ему отомстить
— будь то срубленный лес, иль поверженный враг, раненое на охоте животное или
обиженный крестьянин. Своей жизнью платила принцесса за жизнь отца. Был ли
счастлив король, трудно сказать. Так же королева и двор и обе принцессы…
Впрочем, дважды в году этой стране возвращались гармония и радость. В эти дни с
холмов спускался волшебный Единорог и из сокровищницы выносили драгоценный опал.
ИВОВАЯ АЛЛЕЯ
В самом конце огромного парка, окружающего опустевший дворец, находилась старая
ивовая аллея. Изящным полукругом она завершала границу королевских угодий.
Сохранившие стройность бурые стволы все свое великолепие подняли к небу.
Серебристые уборы ветвей тянулись к земле лишь затем чтобы осенить ее, но любой
|
|