обобщенными свойствами.
Наряду со способностью строить обобщения, этой основной операцией, 
необходимость в которой диктуется практическими потребностями, человек обладает 
еще одной способностью, дополняющей первую, как то: отбирать и подставлять на 
место реальных ситуаций их мысленные копии. Подобно ученым, в. ходе 
экспериментов изучающим ответные реакции на класс ситуаций, все мы разыгрываем 
в воображении аналоги реальных ситуаций, которые нас интересуют. Это могут быть 
простые "мысленные эксперименты", когда в уме ищется ответ на вопрос: "Что бы 
произошло, если бы?.." - однако такие визуальные ситуации могут и 
материализоваться, как в театральных импровизациях психологической драмы, в 
рассказывании различных историй, а также в картинах и скульптурах, выполняемых 
в ходе лечения. При этом хорошо известно, что создатели подобных изображений 
вовсе не обязаны отражать объективные факты, как это делают ученые в своих 
экспериментах, а могут формировать свои представления исходя из собственных 
потребностей.
Замечательно, что такие перевоплощения воспринимаются как субституты реальных 
объектов. Творческое исполнение и работы, создаваемые в кабинете врача, 
настолько же отличаются от простой игры воображения, насколько превосходят 
нормальные проявления личных пристрастий и оценок. Поистине поразительно, что 
больные, встретившись с образом страшного отца или желая мысленно овладеть 
объектом вожделенной страсти, зачастую вели себя так, словно участвовали в 
реально происходящих событиях. Они в самом деле храбро шли на столкновение с 
тираном отцом, действительно овладевали прекрасной женщиной или желанным 
мужчиной. Я полагаю, что мы до сих пор относимся к подобному так называемому 
"заместительному" поведению с незаслуженным презрением. Нам кажется, что люди, 
практикующие такого рода поведение, просто позволяют водить себя за нос, 
поддавшись воздействию образов, без особого труда порождаемых их испорченным 
воображением. Все дело в том, что мы обычно готовы признать лишь один вид 
реальности, а именно физическую реальность, в то время как люди гораздо больше 
существа психические, нежели физические. Физические объекты всегда действуют на 
нас как психические впечатления. В конечном счете мы оцениваем событие как 
победу или поражение исключительно по тому, как оно воздействует на нашу 
психику. Утрата свободы, потеря собственности, даже телесные повреждения 
приходят к людям в виде психических ощущений.
Коль скоро мы с уважением относимся к представителям художников или мистиков 
как к надежным фактам действительности, то мы должны пойти дальше и признать, 
что если мы хотим сориентировать человека в направлении, так сказать, законов 
действительности, то следует не уводить его от "простой" психической реальности 
к "истинным" фактам физического мира, а научить его приспосабливать возникающие 
психические образы к тем реальным событиям, которые могут произойти в 
уготованном ему будущем. Правильность таких образов нужно проверять самым 
серьезным образом и не только потому, что она является симптоматичной, но и 
потому, что последствия этих образов являются столь же материальными и 
осязаемыми, сколь и последствия событий, происходящих в так называемом реальном 
мире.
Все сказанное имеет прямое отношение и к вопросу о важности качества, или 
художественного совершенства, создаваемых работ. Некоторые врачи считают, что 
работа должна быть выполнена пациентом как можно лучше; это мнение проистекает 
не из догматического требования высших эстетических достижений ради них же 
самих, а из внутреннего убеждения, что по-настоящему хорошее произведение 
искусства дает терапевтический эффект, которого нельзя достичь меньшими 
усилиями. Прежде всего качество непосредственно связано с действительной 
подлинностью искусства. Хорошие произведения говорят правду. Очевидно, что это 
утверждение в точности противоположно тому, что говорил об искусстве Фрейд. Тот 
считал хорошую форму чистым украшением, предназначенным для того, чтобы 
заставить зрителя с благосклонностью принять переданное в содержании работы 
удовлетворение подсознательных желаний. Мне такой подход всегда казался крайне 
неубедительным, поскольку я в подобном украшательстве не вижу никакой 
необходимости. Кроме того, мы отнюдь не испытываем отвращения от исполнения 
желаний как такового. Мы охотно принимаем идеального героя, триумф добродетели 
или наказание порока, если те представлены в искусно выполненных работах. И 
делаем это не потому, что нам дали взятку в виде красивых форм и приятных 
картин, чтобы мы восприняли мечты художника, а потому, что хороший художник 
всегда доказывает нам, что желаемый результат может явиться вполне адекватным 
отражением действительности. В обстоятельствах, когда состояние человека 
раскрывается, так сказать, в "чистом виде", добродетель действительно 
вознаграждается, а зло наказывается - по той простой причине, что добродетель 
способствует увеличению благополучия и процветания, а зло этому препятствует. 
Посредственные по своему качеству работы отвергаются, если удовлетворение 
желаний в них достигнуто ценой искажения истины. Когда путь к благополучию 
представляется невероятно успешным, а добро безо всяких усилий оказывается 
действенным, когда зло, исходящее от негодяя, выглядит однообразным, а 
обольстительная женщина кажется лишь игрой похотливого воображения, мы 
протестуем, поскольку не выносим предательства по отношению к истине.
Точно так же по мнению врачей, занимающихся лечением искусством, качество 
работы пациента непосредственно связано с тем, изображает он или нет 
правдоподобную реальность. Это, как мы знаем из публикаций, касается даже 
фантастических картин некоторых одаренных психотиков.
Деструктивная сила психоза может освободить воображение от оков традиционных 
норм, и стилизованные образы, создаваемые больными, нередко с жестокой