иногда бескомпромиссного изобразительного языка поделиться некоторыми душевными 
переживаниями, не поддающимися иному способу выражения. С учётом существующего 
информационного обмена, можно считать границы “Живого музея” в высокой степени 
проницаемыми. 
Невидимые, но прослеживаемые невещественные границы коммуникативных механизмов 
могут быть внутренне преодолены благодаря воздействию творческого процесса, не 
знающего преград. Эти внутренние процессы получают отражение в произведении 
искусства и непосредственно воспринимаются зрителем. Косвенно происходит 
трансформация границы между художником и зрителем, устанавливается линия 
общения. 
С одной стороны, речь идёт о невещественных границах коммуникации, которые 
внутренне преодолеваются посредством искусства, дающего как раз широкие 
возможности общения и преодолевающего границу между художником и зрителем. С 
другой стороны, на вещественно-пространственном плане существует дверь, которая 
позволяет пациентам войти или выйти, делает проницаемой границу между 
внутренним и внешним пространством, проницаемой также и для окружающих, для 
посетителей. Это граница с внешним миром, в котором мы выросли и который сломил 
многих по причине их неспособности или нежелания подстраиваться под 
потребительское общество и многочисленные требования повседневной жизни. 
Поэтому в таком учреждении, как “Живой музей” можно видеть своего рода приют, 
убежище искусства, где подобное инобытие, индивидуальные различия принимаются и 
поощряются. 
В отличие от тотального учреждения, в котором действует система внешних 
формальных правил, в “Живом музее” существует система социальных норм. В смысле 
социальной пластики по Бойсу, взаимное гуманное отношение можно рассматривать 
как пластически определяемое пространство: так “Живой музей” формирует общину, 
путём социального взаимодействия создающую собственную жизненную атмосферу, а 
также пространство для деятельности. В этой солидарной общине художники 
помогают друг другу, будь то при обсуждении сложных вопросов творчества или при 
практическом совместном решении сложных задач, касающихся, например, поиска 
рамы для картины или сочетания материалов. Это взаимодействие происходит в 
тёплой атмосфере обоюдного доверия, предупредительности и уважения. Художники 
ценят творчество, талант и сильные стороны друг друга. Нередко здесь возникает 
настоящая дружба. 
Негативные аспекты психических заболеваний превращаются в позитивные: так 
психический недуг рассматривается в качестве стимула для создания произведения 
искусства. Доктор Мартон утверждает даже, что единственное преимущество при 
психическом заболевании— это выдающаяся способность к творчеству: способность 
самовыражения, над которой обычный художник напряжённо работает годами, 
изначально присуща человеку, страдающему психическим расстройством. 
Чувствительность руководителя при этом особенно важна, дабы распознать 
индивидуальные способности и направить их в правильное русло. Доктор Мартон 
пытается предоставить художникам максимальную свободу даже свободу в выборе 
терапевтических средств, чтобы они учились брать на себя ответственность и 
принимать решения. Предоставление свободы действий пациентам является полной 
противоположностью подхода, типичного для психиатрических заведений, где к ним 
относятся как к недееспособным, ограничивая их активность. Опыт творчества, 
успешного осуществления поставленной задачи способствует подъёму самоуважения, 
пациент снова чувствует себя способным принимать решения и действовать. В 
случае, если пациенту разрешат жить в общежитии1, наличие навыков по принятию 
на себя ответственности и самостоятельность окажутся весьма полезными. 
Лично я поняла, находясь в “Живом музее”, что формы социального взаимодействия 
могут быть существенно видоизменены при помощи методов общения с пациентами, 
практикуемых доктором Мартоном. Так он никогда не выступает с позиции власти, 
относясь к ним с доброжелательностью как к людям и художникам. Он отслеживает 
их способности и направляет их в нужном направлении, игнорируя поставленные 
диагнозы, которые зачастую предопределяют самосознание психически больных людей.
 Доктор Мартон пытается вместе с ними изменить их самовосприятие, чтобы они 
почувствовали себя не больными, а творческими людьми. Особое стремление доктора 
Мартона заключается в том, чтобы все работы были обрамлены для того, чтобы ещё 
более повысить ценность и значимость собственного творчества в глазах самих 
художников. Он предоставляет в их распоряжение высококачественные материалы— 
полотна и акриловые краски, пастельный грифель и т.д., а также достаточный 
объём пространства и времени. 
Время— это ещё один немаловажный фактор при попытке изменить самовосприятие и 
создать атмосферу взаимной гуманности. В “Живом музее” каждый распоряжается 
временем по-своему, здесь не существует спешки, рабочий климат отличает 
спокойствие, отсутствие каких-либо раздражителей. Любой вправе определить для 
себя, когда работать и когда отдыхать. Таким образом получается избежать 
опасности, когда внутреннее развитие и рост сводятся на нет из-за неверного 
распределения времени. 
Уже из описания пространственного решения “Живого музея” становится очевидным, 
что свобода действий пациентов ни в малейшей степени не может быть ограничена 
монофункциональностью помещений. Мультифункциональные помещения подвергаются 
постоянному видоизменению в соответствии с индивидуальными пожеланиями. “Живой 
музей” как целое представляет собой обширный, многолетний художественный проект.
 В нём нашло своё осуществление то, на что указывал ещё Бойс: каждый человек— 
это художник, творящий собственную жизнь. В “Живом музее” пациенты получают 
возможность экспериментировать не только с материалами, но и с различными 
сторонами своей сущности, формируя новое самосознание, чтобы, возможно,