приходит, мы сами хотим скрыться.
   Конечно! Любые попытки начать заботиться о себе наводят на многих из нас 
ужас. А когда наш маленький опыт заставляет Вселенную открыть дверь, а то и не 
одну, мы в страхе бросаемся наутек: «Эй! Ты! Кто бы ты ни был! Не так скоро!».
   Я представляю себе разум в виде комнаты. В этой комнате мы храним наши 
привычные представления о жизни, Боге, о возможном и невозможном. В комнате 
дверь. Она всегда слегка приоткрыта, а за ней – море ослепительного света. 
Именно там витают новые идеи, которые кажутся нам чересчур оторванными от 
реальности, недостижимыми, так что мы даже не пытаемся что-либо предпринять, 
чтобы дотянуться до них. Удобные нам суждения уже в комнате. А все прочие – 
где-то за её пределами, что нас тоже вполне устраивает.
   В повседневной жизни до начала возрождения, когда мы слышали что-нибудь 
странное или угрожающее, мы просто хватались за ручку и захлопывали дверь. 
Быстро и просто.
   Внутренняя работа над собой провоцирует внешние изменения? Смешно! (Хлоп 
дверью!) Бог беспокоится о том, чтобы помочь моему творческому возрождению? 
(Хлоп!) Мой внутренний художник поддерживается с помощью счастливых 
случайностей и совпадений? (Хлоп, хлоп, хлоп!)
   А теперь, когда мы приступили к процессу собственного творческого 
возрождения, пришла пора изменить подход. Для этого нужно отложить в сторону 
наш скептицизм (на время, если он понадобится) и, когда странная идея или 
совпадение пронесется мимо, осторожно приоткрыть дверь чуть пошире.
   Откладывание скептицизма на потом, даже недолгое, может оказаться очень 
интересным экспериментом. При творческом возрождении совершенно не требуется 
менять убеждения. Нужно лишь получше вникнуть в них.
   Творческое возрождение – это в первую очередь упражнение на восприимчивость. 
Приоткрывая дверь в собственный разум, вы достигаете широты взглядов. Начиная с 
этой недели, регулярно практикуйте такую «умственную растяжку».
ВНИМАНИЕ
   Часто случается так, что мы попадаем в творческий тупик из-за привычки к 
фантазированию. Вместо того чтобы работать и жить настоящим, мы крутим колеса 
вхолостую и воображаем, кем могли бы стать и чего добиться. Ещё одно крупное 
заблуждение – это то, что насыщенная творческая жизнь перемежается полосами 
бесцельного существования. На самом же деле творчество предполагает периоды 
пристального внимания. Именно внимание позволяет включиться в работу и 
удержаться на плаву.
   «Отчеты о проблемах флоры и фауны» – так называла я длинные и бессвязные 
письма бабушки. «Настурция распускается, а сегодня утром я видела первую 
малиновку… Розы все ещё держатся, даже в такую жару… Виноградная лоза вьется 
все выше, и маленький клен около почтовых ящиков тоже… Мой рождественский 
кактус уже подрос…»
   Я следила за жизнью бабушки примерно так, как мы смотрим домашнее видео: 
несколько кадров того, несколько сего, все беспорядочно перемешано и склеено. 
«Кашель у дедушки все хуже и хуже… Кажется, Шетланд ожеребится раньше срока… 
Джоана в больнице у Анны… Мы назвали нового боксера Трикси, и она любит спать 
на моей кактусовой клумбе, представляешь?»
   Я представляла. Читая её письма, это было несложно. Жизнь, увиденная её 
глазами, была чередой маленьких чудес: дикие кувшинки под тополем в июне, юркая 
ящерица, шмыгнувшая под серый камень у реки, атласной полировкой которого 
бабушка так восхищалась. Письма отсчитывали времена года и годы её жизни. Она 
дожила до восьмидесяти лет, и письма приходили до последних дней. Её кончина 
была такой же непредсказуемой, как её кактус: сегодня здесь, а завтра – нет. 
После нее остались письма и шестидесятидвухлетний муж, мой дедушка Дэдди Ховард,
 изящный плут-неудачник с улыбкой успешного игрока. Он сколотил и потерял 
несколько состояний, последнее – безвозвратно. Он пропивал, проигрывал, тратил 
с такой же легкостью, как бросал голубям хлебные крошки. Упустил большие шансы 
в жизни, пока бабушка наслаждалась малыми возможностями. «Этот человек», – 
говорила о нем мама.
   Бабушка жила с этим человеком в крытых черепицей испанских домах, в прицепах,
 в маленьком дачном коттедже на склоне горы, в железнодорожной ведомственной 
квартире и, наконец, в дешевом домике, где все было стандартно и сделано из 
пластика. «Не знаю, как она это выдерживает», – говорила мама, когда злилась на 
дедушку из-за его очередной аферы. Вообще-то она имела в виду: «Зачем?».
   По правде говоря, мы все знали как. Она стояла по колено в потоке жизни и 
всегда была внимательной.
   Бабушки не стало задолго до того, как я выучила урок, содержащийся в её 
письмах: выживание – это ясность сознания, а ясность сознания – это внимание. 
Да, она писала о том, что кашель у дедушки становится все хуже, что они недавно 
потеряли дом, что нет ни работы, ни денег, но кувшинки распустились, ящерица 
нашла место под солнцем и розы держатся, несмотря на жару.
   Бабушка усвоила то, чему её научила трудная жизнь: успех у вас или провал, 
все равно не это определяет качество жизни. Оно, качество жизни, всегда 
пропорционально способности радоваться. А способность радоваться – это дар 
внимания.
   В тот год, когда сильная и долгая любовь неумолимо покидала её жизнь, 
писательница Мэй Сартон вела «Дневник одиночества». В этом дневнике она описала,
 как однажды вернулась домой после особенно тягостного уикенда, проведенного с 
любимым человеком. Войдя в пустой дом, она «остановилась у порога, заметив 
тихое свечение корейской хризантемы, напоминавшей прожектор, с темно-красными 
лепестками и желтым центром… От разглядывания цветка в жилы словно переливался