большинство тайн секретного учения Розенкрейцеров.

   
   18. Цад. С.

   ЛЮБОВНЫЕ НАПИТКИ И ПОРЧА

   Jnstita
Mysterium
Canes

   Теперь я нападаю на самое преступное из всех возможных злоупотреблений 
магическими науками: магию, или вернее колдовство, отравительницу. Думаю,
должно быть понятно, что я пишу не для того, чтобы научить, но чтобы 
предупредить.

   Если бы человеческое правосудие, свирепствуя против адептов, настигало 
только негромантов и колдунов-отравителей, то конечно, как я уже замечал,
эти строгости были бы справедливы, и самые строгие устрашения не были бы 
чрезмерными против подобных преступников.

   Однако, не следует думать, что власть над жизнью и смертью, секретно 
принадлежащая магу, всегда проявлялась только для удовлетворения подлой 
мести или еще более подлой алчности. В средние века, также как и в 
античном мире, магические ассоциации часто поражали как громом или 
заставляли медленно гибнуть лиц, открывавших или профанировавших тайны; и
когда нужно было воздержаться от поражения магическим мечом, когда 
приходилось бояться пролития крови - тоффанская вода (opua. Poffana), 
нарушенные букеты, рубахи Несса и другие, менее известные и более 
странные инструменты смерти, рано или поздно служили для выполнения 
страшного приговора вольных судей.

   Я говорил уже, что в магии существует великая и не могущая быть открытой 
тайна, которую никогда не сообщают адептам и которую, в особенности, надо
помешать угадать профанам: некогда, если кто-нибудь открывал или позволял
другим найти ее, неразумно открывал ключ к этой высшей тайне, его тотчас 
же присуждали к смерти и часто заставляли самого быть исполнителем 
приговора.

   Знаменитый пророческий обед Казотта, описанный Лагарпом, до сих пор не 
был понятен, и Лагарп, рассказывая о нем, поддался довольно естественному
желанию изумить своих читателей, преувеличив детали. Все, 
присутствовавшие на этом обеде, за исключением Лагарпа, были посвященные 
и открыватели или, по малой мере, профанаторы тайн. Казотт, выше всех их 
стоявший на лестнице посвящения, произнес всем смертный приговор от имени
иллюминизма; и этот приговор различно, но строго был выполнен, подобно 
многим другим приговорам, за много лет и столетий перед тем произнесенным
против аббата де Виллар, Урбана Грандье и многих других; и 
философы-революционеры погибли, как должны были так же погибнуть 
Калиостро, покинутый в темницах инквизиции, мистическая банда Екатерины 
Теос, неразумный Шеперер, вынужденный убить себя в самый разгар своих 
магических триумфов и всеобщего увлечения, дезертир Коцебу, убитый Карлом
Санд, и столько других, трупы которых находили, не зная причины их 
внезапной и кровавой смерти.

   Припомните странную речь, с которой обратился к самому Казоту, присуждая 
его к смертной казни, президент революционного суда, его сотоварищ и 
сопосвященный. Страшный узел драмы 93-го года до сих пор еще скрыт в 
самом темном святилище тайных обществ; чистосердечным адептом, хотевшим 
освободить народы, другие адепты противоположной секты, ведшие свое 
начало от более древних преданий, оказали страшное сопротивление, 
воспользовавшись аналогичными средствами: они сделали невозможным 
практическое употребление великой тайны, открыв ее теорию. Толпа ничего 
не поняла, но стала всем не доверять и, пав духом, пала ниже того 
состояния, из которого ее хотели поднять. Великая тайна осталась более 
тайной, чем когда бы то ни было раньше; адепты же, взаимно нейтрализуя, 
не могли проявлять ее могущества ни для того, чтобы господствовать над 
другими, ни для того, чтобы освободить самих себя; поэтому они взаимно 
осуждали друг друга, как изменников, и присуждали одни других к изгнанию,
самоубийству, кинжалу и эшафоту.

   Может быть, меня спросят, угрожают ли и в наше время столь странные 
опасности как лицам, хитростью вторгшимся в тайное святилище, так и тем, 
кто открывает тайну.

   С какой стати отвечать буду я неверию любопытных? Если, ради того, чтобы 
научить их, я подвергаю себя опасности насильственной смерти, - конечно, 
они меня не спасут; если же они боятся за самих себя, - пусть воздержатся
от неразумных поисков; вот все, что я могу им ответить. Возвращаюсь к 
магии-отравительнице. Александр Дюма в своем романе "Монтекристо" открыл