департамента, мне, в конце концов, удалось увидеть оригинал телеграммы. В ней 
было около двадцати слов. После этого я понял, какое значение имел конверт. 
Текст сообщения был написан почерком самого Кут Хуми и представлял собою ответ 
на письмо, на конверте которого стоял почтовый штемпель, свидетельствующий о 
том, что письмо доставили адресату в Амритсаре в тот же день, когда была 
послана телеграмма. В тот день мадам Блаватская, несомненно, сама была в 
Амритсаре и в связи с работой Теософического Общества виделась со множеством 
людей; тем не менее телеграмма, которую в этот же день отправили с джеламского 
телеграфа, была написана тем же почерком, что и остальные письма Кут Хуми. 
Таким образом, хотя некоторые письма Кут Хуми, адресованные мне, прошли через 
руки мадам Блаватской, нет никаких сомнений, что она не является их автором, 
так как почерк, которым они написаны, принадлежит определенно не ей.
     Очевидно, Кут Хуми в то время действительно был в Джеламе или в его 
окрестностях, на несколько дней, при особых обстоятельствах, окунувшись в 
мирскую жизнь, чтобы увидеться с мадам Блаватской. Письмо, которое я получил в 
Аллахабаде вскоре после моего возвращения, объяснило это.
     Нашу дорогую "старую Леди" глубоко ранило поведение некоторых скептически 
настроенных людей в Симле, которых она встречала в нашем доме или еще 
где-нибудь; будучи не в состоянии усвоить опыт, связанный с демонстрацией 
феноменов, они постепенно пришли во враждебное расположение духа, являющееся 
одной из фаз чувства, развитие которого я уже привык наблюдать. Будучи не в 
состоянии доказать, что феномены являются обманом, но полагая, что они должны 
являться мошенничеством в силу своей непонятности, люди определенного 
темперамента становятся одержимыми тем духом, который в пору младенчества 
естественных наук вдохновлял церковные власти на преследования. По неудачному 
стечению обстоятельств, у одного джентльмена, настроенного подобным образом, 
вызвала досаду мелкая оплошность полковника Олькотта, который в письме в одну 
из бомбейских газет процитировал некоторые выражения, которые он ранее 
употребил в честь Теософического Общества и его благотворного влияния на 
коренных жителей. Раздражение, возникшее из-за этого, подействовало на легко 
возбудимый темперамент мадам Блаватской в такой степени, какую только способны 
вообразить люди, знакомые с этой женщиной. Это объясняет соответствующий намек 
в письме Кут Хуми. Упомянув о важных делах, которыми он занимался с того 
времени, как написал мне последнее письмо, Кут Хуми продолжил так:
     "Вы понимаете, что у нас есть заботы более важные, нежели размышления о 
мелких обществах; однако Теософическим Обществом не следует пренебрегать. Это 
начинание получило импульс, который, если его не направить в надлежащее русло, 
может привести к весьма неприятным последствиям. Вызовите у себя в памяти образ 
снежных лавин в ваших любимых Альпах и вспомните о том, что вначале масса их 
мала, а энергия движения — невелика. Быть может, вы назовете это избитым 
сравнением, однако я не могу придумать более удачную иллюстрацию, когда 
наблюдаю, как пустяковые события, постепенно накапливаясь, перерастают в 
опасность, которая угрожает будущему Теософического Общества. Это сравнение с 
огромной яркостью возникло в моем воображении на днях, когда, спускаясь по 
ущельям Куньлуня (вы его называете Каракорум), я увидел падение лавины. Я лично 
побывал у нашего руководителя... и переправлялся через Ладакх по дороге домой. 
Какие еще умозрительные построения могли за этим последовать, я не могу сказать.
 Но стоило мне воспользоваться той ужасающею тишиною, которая обычно следует за 
подобным катаклизмом, чтобы составить себе более ясное представление о 
положении дел и о наклонностях "мистиков" в Симле, как меня грубо вернули к 
действительности. Знакомый голос, такой же резкий, как тот, который приписывают 
павлину Сарасвати, спугнувшему, если верить традиции, царя нагов, пронесся 
через токи: "Кут Хуми, быстрее приезжай и помоги мне!" В волнении она, 
по-видимому, забыла, что говорит по-английски. Должен сказать, что когда 
"старая Леди" выходит на связь, ее "телеграммы" обрушиваются на адресата, 
словно камни, выпущенные из катапульты.
     Что мне еще оставалось делать, как не приехать? Вести на расстоянии спор с 
человеком, пребывающем в беспросветном отчаянии и в состоянии душевного 
смятения, было бесполезно. Поэтому я решил выйти из своего многолетнего 
уединения и провести некоторое время с мадам Блаватской, чтобы утешить ее, 
насколько смогу. Однако она — не из тех, кто может принудить себя к 
философскому смирению в духе Марка Аврелия. Парки не написали, что она сможет 
сказать: "Воистину царственное величие заключено в том, чтобы делать добро, 
слыша, что о тебе говорят дурно". Я приехал на несколько дней, но теперь 
обнаружил, что более не могу выдерживать удушающий магнетизм, исходящий даже от 
моих соотечественников. Я видел, как некоторые из наших гордых старых сикхов 
шатались, пьяные, на мраморных ступенях своих священных храмов. Я слышал, как 
один англоговорящий вакиль* громил йога-видью и теософию как заблуждение и 
обман, утверждая, что английская наука освободила индийцев от столь низменных 
суеверий, что для Индии оскорбительно заявление, будто грязные йоги и саньясины 
что-либо знают о тайнах Природы и что кто-либо из живых людей может или хотя бы 
мог демонстрировать какие-либо феномены. И завтра я уезжаю домой.
     ...В телеграмме я выразил вам признательность за то, что вы любезно пошли 
навстречу моим пожеланиям в вопросе, о котором упомянули в своем письме от 
24-го числа... полученном в Амритсаре 27-го, в два часа пополудни. Я получил 
ваше письмо пять минут спустя, находясь примерно милях в тридцати за Равалпинди,
 и в тот же день, в четыре часа пополудни, отправил вам из Джелама телеграмму с 
выражением благодарности. Как видите, наши способы ускоренной доставки почты и 
быстрой коммуникации5 не стоит недооценивать ни западному миру, ни даже 
скептически настроенным англоговорящим арийским вакилям.