"Мой "дорогой Брат"! Эта брошь, под № 2, помещена в сие необычное место, 
причем единственно для того, чтобы продемонстрировать вам, что произвести 
настоящий феномен на редкость легко, а усомниться в его подлинности — еще легче.
 Расценивайте это, как вам угодно; можете даже отнести меня к разряду 
хитрецов-заговорщиков.
     Я постараюсь устранить проблему, сопряженную с обменом письмами между нами,
 о которой вы говорили вчера ночью. Один из наших учеников в скором времени 
посетит Лахор и N. W. P.; вам будет послан адрес, которым вы можете 
пользоваться постоянно — если, конечно, не предпочтете поддерживать нашу 
переписку при помощи подушек! Пожалуйста, обратите внимание: местом отправления 
этой записки явилась не "тайная Ложа", а одна из долин Кашмира".
     
     Пока я читал записку, моя жена продолжала ворошить перья и нашла в них 
упомянутую брошь. Это оказалась одна из наших собственных брошей, очень старая 
и прекрасно нам знакомая; если моя супруга не надевала эту вещицу, то оставляла 
ее на своем туалетном столике. Нельзя было ни придумать, ни представить себе 
лучшего подтверждения действия оккультной силы вроде каких-либо механических 
доказательств, которое явилось бы для нас, лично знающих все упомянутые 
обстоятельства, более неопровержимым и убедительным, чем этот случай. Общая 
убедительность и значение, которое имело для нас возвращение броши, зависели от 
моих субъективных впечатлений, полученных прошлой ночью. Причина, по которой 
брошь была выбрана в качестве объекта передачи, возникла именно тогда, и не 
раньше. Гипотеза гласит — и это делает ее гипотезой, идиотской во всех 
отношениях, — что над подушкой заранее потрудилась мадам Блаватская; однако в 
таком случае мадам должна была добраться до подушки уже после того, как я 
заговорил о своих впечатлениях тем утром, вскоре после завтрака; но в этот день 
мадам Блаватская с момента пробуждения практически не исчезала из нашего поля 
зрения — она сидела с моею супругой в гостиной, делая это, кстати, вопреки 
своему желанию, потому что в тот период она что-то писала и хотела было 
поработать в своей комнате, но в то утро ее голоса велели ей идти в гостиную и 
сидеть там с моей женой. Мадам так и сделала, ворча на то, что ее работу 
прервали, и будучи совершенно не в состоянии догадаться, почему ей велят так 
поступать. Впоследствии повод вполне прояснился: он был связан с предстоящим 
феноменом. Желательно было, чтобы у нас не зародилось никакой arriere pensee* 
насчет того, чем занималась мадам Блаватская в то утро — на случай, если 
эксперимент примет такой оборот, что это сможет повлиять на уверенность в его 
истинности. Конечно, если бы можно было предвидеть, что выбор падет именно на 
эту подушку, было бы незачем мучить нашу "старую Леди", как мы обычно называли 
мадам Блаватскую. Хватило бы и того, чтобы пресловутая подушка все утро 
оставалась в гостиной под присмотром моей жены. Но мне предоставили полную 
свободу в выборе тайника для броши; а такой предмет, как подушка, не мог 
заранее прийти в голову никому, да и мне самому тоже.
     Текст приведенной выше записки включал в себя множество мелких деталей, 
понятных для нас. Вся в целом она была косвенным образом связана с разговором, 
который произошел за нашим обеденным столом прошлым вечером. Тогда я как раз 
заговорил о маленьких характерных черточках, которые отличали длинные письма от 
Кут Хуми; невзирая на блестящее владение языком и совершенство стиля, в его 
посланиях проскальзывали один-два оборота, которые никогда бы не употребил 
англичанин. Например, это сказывалось в форме обращения к адресату, которое 
было окрашено восточным колоритам в тех двух письмах, которые я уже цитировал. 
"Но как же ему тогда следовало к вам обращаться?" — поинтересовался кто-то из 
собеседников, и я ответил: "В подобных обстоятельствах англичанин, вероятно, 
написал бы просто: "мой дорогой Брат"". Далее: упоминание долины Кашмира как 
места отправления письма, в противовес Ложе, также отсылало к тому же самому 
разговору; к нему же относилось и подчеркивание буквы "k": ведь мадам 
Блаватская тогда сказала, что Кут Хуми пишет слово "скептицизм" через "k", но в 
его случае это не американизм, а просто филологический каприз*.
     Происшествия этого дня не закончились даже с обретением броши. Вечером, 
когда мы пришли домой и я за обедом развернул салфетку, из нее выпала маленькая 
записка. Ее содержание носит слишком личный и конфиденциальный характер, чтобы 
воспроизвести его целиком, но часть записки я принужден процитировать из-за 
присутствующего в ней упоминания на оккультный modus operandi*. Должен пояснить,
 что перед тем, как отправиться на холм, я набросал несколько строк в 
благодарность за обещание, содержавшееся в вышеупомянутом послании. Свою 
записку я передал мадам Блаватской, чтобы она при случае передала ее адресату 
оккультным способом. Когда мадам Блаватскую и мою супругу несли в джампанах по 
аллее для гуляния, мадам держала эту записку в руке, поскольку удобный случай 
переправить ее представился лишь после того, как они преодолели половину пути. 
Затем послание все же удалось переправить — один оккультизм знает, каким 
образом. Это обстоятельство мы тоже обсуждали во время пикника; когда я 
открывал найденную в подушке записку, кто-то предположил, что в ней, вероятно, 
должен содержаться ответ на мое только что отправленное послание. Но, как 
станет ясно читателю уже сейчас, о моем письме в этой записке не упоминалось 
вообще.
     В записке, полученной мною за обедом, говорилось следующее: "Еще несколько 
слов — на сей раз о том, почему вам пришлось испытать разочарование, не получив 
непосредственного ответа на ваше предыдущее послание. Ваше письмо было 
доставлено в мою комнату примерно через полминуты после того, как установились 
и в полную силу заработали токи, необходимые, чтобы переправить дак* в вашу