бессмысленное выражение полнейшего невежества и совершенно отрицал всякое 
знакомство со знанием, которое я имел в виду. И только со второй встречи, когда 
мы встретились у меня дома, в непринужденной обстановке, и гостю постепенно 
стало нравиться, что я настроен серьезно и сам кое-что знаю о йоге, — только 
тогда он без опаски посвятил меня в свои подлинные мысли на этот счет. 
Оказалось, что он не только с самого начала знал, что я имел в виду, но и 
располагал информацией о происшествиях и феноменах оккультного или явно 
сверхъестественного характера, многие из которых наблюдали члены его семьи, а 
некоторые — и он сам.
     Суть дела заключается в том, что у европейцев нет никаких оснований 
объяснять ревностью оккультистов свое полное и абсолютное невежество во всем, 
что связано с этими людьми, — невежество, характерное для всего современного 
западного общества. До сих пор Запад был увлечен материальным прогрессом в 
ущерб душевному развитию. Быть может. Запад поступил наилучшим возможным 
образом, ограничившись рамками своей специализации; тем не менее, если 
концентрация на данной цели привела к определенному упадку в другой сфере 
развития, Запад может винить в этом только себя.
     Один человек (судя по его манере выражаться, он, вероятно, был 
посвященным) сказал французскому писателю Жаколио, который долгое время 
занимался различными аспектами восточного спиритизма: "Вы изучили физическую 
Природу; используя ее законы, вы добились великолепных результатов — я имею в 
виду пар, электричество и тому подобное. Мы же на протяжении двадцати тысяч лет 
или даже более изучали духовные силы; мы открыли их законы и, используя эти 
силы сами по себе или в их взаимодействии с материей, вызываем к жизни явления, 
еще более удивительные, чем ваши". Жаколио добавляет: "Мы видели вещи, которые 
едва ли кто-нибудь решится описать, — иначе читатели усомнятся, в здравом ли он 
уме... и тем не менее мы все-таки их видели".
     
III
     Оккультные феномены не следует смешивать с феноменами спиритизма. 
Последние, чем бы они ни были, являются такими манифестациями, которые медиумы 
не могут ни контролировать, ни понимать. Первые же суть достижения 
сознательного, живого оператора, понимающего законы, с которыми он работает. 
Если эти достижения кажутся чудом, то виною тому — неведение наблюдателя. 
Вопреки невежественным насмешкам со стороны профанов, которые рады посмеяться, 
даже не понимая, над чем смеются, спиритуалист отлично знает, что 
сверхъестественные явления всех видов — обычное дело для исследователей, 
которые охотятся за ними достаточно усердно. Однако спиритуалист не способен 
дать причинам этих феноменов какое-либо другое объяснение, кроме 
сверхъестественного. Он хватается за ту или иную гипотезу faute de mieux*, а 
потом, продолжая непрерывную работу над этой идеей, выстраивает вокруг фактов 
настолько сложную теоретическую конструкцию, что лишь с величайшей неохотой 
допускает к рассмотрению любую новую гипотезу, предчувствуя, что она заставит 
его пересмотреть свои взгляды почти от самой отправной точки. Однако это 
неизбежно, если спиритуалист принадлежит к разновидности исследователей, 
которые больше стремятся постичь истину, а не укрепить позиции своего учения, 
отстаивая его, что бы ни случилось.
     Вообще говоря, едва ли найдется хоть один феномен спиритизма, который 
знатоки оккультизма не могли бы воспроизвести силою собственной воли, которая 
подкреплена пониманием возможностей Природы. Как станет видно из 
непосредственного рассказа о моих собственных впечатлениях, я наблюдал, как 
наиболее типичные феномены спиритизма происходили исключительно за счет 
воздействия человека. Чтобы просветить меня, было произведено старое доброе 
столоверчение, которое в спиритизме служит предвестником более впечатляющих 
феноменов; его осуществили бесчисленным множеством способов, причем в таких 
условиях, которые полностью исключают гипотезу о каком-либо вмешательстве духов.
 Я видел, как с голого потолка сыпались цветы; это случилось при 
обстоятельствах, которые дали мне практическую уверенность в том, что 
посредничество духов исключено, хотя все происходило в абсолютно 
"сверхъестественном" стиле — в том смысле, что не применялись никакие 
материальные приспособления, как и в случае тех цветочных дождей, которыми 
осыпали себя некоторые медиумы. Я снова и снова получал "сообщение", 
появлявшееся на бумаге внутри моих собственных запечатанных конвертов, которое 
создавал или передавал живой человек-корреспондент. Я располагаю сведениями о 
великом множестве других феноменов, типичных для спиритизма, которые живые 
адепты оккультизма производили тем же путем; данные эти получены из вторых рук, 
но тем не менее весьма надежны. Однако воевать со спиритуализмом — в данный 
момент не моя задача. Вероятно, то, о чем я должен сообщить, с большей 
готовностью воспримут в среде спиритуалистов, нежели в широких кругах обычного 
мира, поскольку спиритуалисты, по крайней мере, знают на собственном опыте, что 
ортодоксальная наука наших дней не знакома с последними открытиями, касающимися 
духа и материи, тогда как ортодоксальный профан продолжает тупо и упорно 
отрицать факты, если предвидит, что не сумеет их объяснить. Хотя факты 
спиритизма доступны любому, кто займется их поиском, они все же таковы, что их 
нельзя просто взять и бросить в лицо прагматичным "скептикам". Поэтому 
последние могут по-прежнему заявлять о своем неверии, не видя того, насколько 
безрассудна их позиция, хотя это совершенно очевидно для "посвященных". И все 
же (хотя традиционное научное сознание едва ли охотно признает мое 
свидетельство правдивым, а мои объяснения — приемлемыми) я хотел бы несколько 
ослабить враждебное предубеждение, заявив с самого начала, что оккультизм не