поразительном случае, произошедшем в моем присутствии на прошлой неделе. Мне 
представилась возможность побеседовать с мадам Блаватской; в ходе нашей встречи 
она оторвала уголок от листочка папиросной бумаги и попросила меня подержать 
его, что я и сделал. Из оставшейся части листка мадам обычным способом скрутила 
сигарету, которую через несколько секунд заставила исчезнуть у себя прямо из 
рук. В тот момент мы находились в гостиной. Я поинтересовался, возможно ли 
снова найти эту сигарету, и после небольшой паузы мадам Блаватская попросила 
меня пройти вместе с нею в столовую, где, по словам мадам, мы должны были найти 
ту самую сигарету на верху занавеса, висящего на окне. Придвинув к окну стол и 
водрузив на него стул, я не без труда добрался до верхнего края занавеса и 
извлек сигарету из указанного места. Развернув ее, я обнаружил, что листок 
папиросной бумаги, из которого она была скручена, в точности соответствует тому 
листочку, который я видел в гостиной несколько минут назад. Края оторванного 
уголка, который я держал при себе, в точности совместились с рваным, неровным 
краем бумаги, в которую был завернут табак. Насколько я понимаю, это был самый 
совершенный и удовлетворительный тест, какой только можно себе представить. Я 
воздерживаюсь от того, чтобы высказать собственное мнение о причинах, вызвавших 
такой результат, будучи уверен, что те из ваших читателей, которые интересуются 
подобными феноменами, предпочтут иметь по данному вопросу собственное суждение. 
Я всего лишь привожу неприкрашенное изложение того, что видел своими глазами. 
Позволю себе добавить, что не являюсь членом Теософического Общества и не 
склонен к пристрастной защите оккультных наук, хотя горячо сочувствую целям, 
провозглашаемым Обществом, во главе которого стоит полковник Олькотт.
Чарльз Фрэнсис Мэсси".
     
     Конечно, всякий, кто знаком с искусством иллюзиониста, знает, что имитацию 
этого "фокуса" способен организовать любой человек, мало-мальски наделенный 
ловкостью рук. Вы берете два сложенных вместе листка бумаги и в таком виде 
отрываете уголок, так что неровная линия разрыва на обоих листках будет 
совпадать. Из одного надорванного листка вы сворачиваете сигарету и кладете 
туда, где запланировали найти ее в финале. Второй листок вы подкладываете под 
другой, на сей раз целый, от которого отрываете уголок на глазах у очевидца. 
Однако вместо этого уголка вы подсовываете зрителю в руку один из уголков, 
которые оторвали заранее, скручиваете сигарету из оставшейся части листка, 
затем прячете ее куда угодно и позволяете свидетелю найти ту сигарету, которую 
вы приготовили загодя. Легко вообразить прочие вариации этого метода; 
бесполезно доказывать людям, которым не довелось лично наблюдать, как мадам 
Блаватская демонстрирует оккультную транспортировку сигареты, что мадам 
проводит ее совсем не так, как производил бы иллюзионист, и что у зрителя, 
который не лишен элементарного здравого смысла, не возникает ни тени сомнения в 
том, что уголок, который ему вручают, действительно был только что оторван 
(уверенность в этом при необходимости могут укрепить карандашные пометки на 
бумаге). Однако хотя я и знаю по опыту, что лица посторонние склонны 
рассматривать маленький феномен с сигаретой как "подозрительный", даже самые 
проницательные очевидцы никогда не отрицали, что он вполне убедителен. Тем не 
менее когда речь идет о подобных феноменах, тупость наблюдателя способна обречь 
на поражение все попытки добиться понимания с его стороны, независимо от того, 
насколько безупречен был демонстрируемый эксперимент.
     Сейчас я понимаю это гораздо более ясно, чем в то время, о котором веду 
рассказ. Тогда я преимущественно беспокоился о том, чтобы эксперименты были 
по-настоящему совершенны во всех деталях и не оставляли ни малейшей лазейки для 
подозрений в мошенничестве. Поначалу это требовало от меня самых напряженных 
усилий, потому что мадам Блаватская была несговорчивым и крайне возбудимым 
экспериментатором, а если речь шла о более серьезных феноменах, могла 
полагаться лишь на благосклонную помощь со стороны Братьев. И я допускал, что 
Братья, возможно, и сами не совсем четко представляют себе то настроение, с 
которым люди, принадлежащие к европейской культуре, обычно воспринимают чудеса, 
подобные тем, с которыми мы имели дело. Поэтому Братья далеко не всегда в 
полной мере учитывали необходимость создания условий, при которых эксперименты, 
связанные с демонстрацией феноменов, были бы совершенны и неопровержимы во всех 
отношениях, вплоть до мельчайших деталей. Конечно же, я знал, что члены 
Братства не горят желанием убедить обычных людей в чем бы то ни было; но раз уж 
Братья так часто помогали мадам Блаватской в осуществлении феноменов, не 
имевших иной цели, кроме как подействовать на умы людей, принадлежащих к 
внешнему миру, то мне казалось, что в данных обстоятельствах они все же могли 
бы сделать нечто такое, что исключало бы саму возможность выдвинуть подозрения 
в мошенничестве.
     Поэтому однажды я спросил у мадам Блаватской: если я напишу одному из 
Братьев письмо с изложением своих взглядов, сумеет ли она отправить это 
послание? Сам я полагал, что это вряд ли возможно, поскольку знал о том, как 
недоступны обычно бывают Братья; но так как мадам пообещала попробовать, я 
написал письмо, адресовав его "Неизвестному Брату", и передал мадам Блаватской, 
чтобы посмотреть, выйдет ли из этого что-нибудь. Моя идея оказалась необычайно 
удачной, ибо это робкое начинание вылилось в самую интересную переписку, в 
которой я когда-либо имел честь состоять, и я счастлив сообщить, что переписка 
эта обещает продолжиться. Она составляет raison d'etre* этой книжки в большей 
степени, нежели любой из оккультных феноменов, которые мне довелось наблюдать, 
хотя наиболее чудесные из них мне еще только предстоит описать.
     Идея, особенно занимавшая мое воображение, когда я писал это письмо, 
состояла в том, что самым лучшим экспериментальным феноменом, какой только