чистосердечного читателя к пониманию, что все эти вещи имеют соответственный 
аллегорический смысл"*50. Многие главы посвящены этим аллегорическим и 
мистическим значениям, скрытым под словами Старого и Нового Заветов, и он 
доказывает, что Моисей, подобно Египтянам, давал истории с сокровенным 
смыслом*51. "Тот, кто относится чистосердечно к историям" - в этом для Оригена 
основа верных толкований -"и желает, чтобы они не вводили его в обман, тот 
должен упражнять свое разумение в том, какие утверждения можно принять и какие 
следует понимать иносказательно, стараясь проникнуть в значение, придаваемое 
авторами таких выдумок; и каким утверждениям не следует доверять, как 
написанным для удовлетворения некоторых читателей. И мы говорим об этом в виде 
предупреждения относительно всей истории Иисуса, передаваемой в Евангелиях"*52. 
Большая часть четвертой книги Оригена посвящена пояснениям мистического 
значения священных историй, и желающих познакомиться с этим предметом мы 
отсылаем к этой книге. В книге "О началах" Ориген излагает как принятое учение 
Церкви, "что св. Писания были написаны Духом Божиим и что они имеют не только 
то значение, которое очевидно с первого взгляда, но еще и другое, ускользающее 
от внимания большинства. Ибо те (слова), которые написаны, суть формы неких 
Мистерий и образы божественных вещей. Относительно этого существует во всей 
Церкви только одно мнение, что весь закон по существу своему духовен, но что 
духовный смысл, который заключается в нем, познан не всеми, но только теми, 
которые причастны благодати Духа Святого в слове мудрости и знания"*53. 
Читатель, помнящий ранее приведенные места, поймет, что "Слово мудрости" и 
"слово знания" означают два рода мистических обучений, духовное и 
интеллектуальное. В четвертой книге "О началах" Ориген подробно объясняет свои 
взгляды на толкования св. Писания. Оно имеет "тело", которое представляет собою 
"обыкновенный и исторический смысл" и "душу", иносказательное значение, которое 
познается упражнением интеллекта, и "дух", тот внутренний и божественный смысл, 
который познается только теми, которые обладают "умом Христа". Он полагает, что 
несообразные и невозможные вещи введены в историю для того, чтобы пробудить 
интеллигентного читателя и заставить его искать более глубокого объяснения, 
тогда как невежественный народ будет читать, не вникая в несообразности*54. 
Кардинал Ньюмен в своем сочинении "Arians of the Fourth Century" делает 
несколько интересных замечаний по поводу Discipline Arcani, но, захваченный 
глубоко вкоренившимся скептицизмом девятнадцатого столетия, он не может 
поверить вполне "изобилию славы Мистерий" и вернее всего, совсем не может 
вообразить, что могут существовать такие светлые реальности. А между тем, он 
верил в Иисуса, который сказал ясно и определенно: "Не оставлю вас сиротами, 
приду к вам. Еще немного, и мир уже не увидит Меня, а вы увидите Меня, ибо Я 
живу, и вы будете жить. В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, 
и Я в вас"*55. Обещание было в полной мере исполнено, ибо Он приходил к ним и 
наставлял их в Своих Мистериях; там они видели Его, хотя мир уже не видел Его, 
и они познали Христа как бы в себе, и свою жизнь как Христову жизнь. Кардинал 
Ньюмен признает тайную традицию, переданную через Апостолов, но он думает, что 
она состояла из Христианских учений, обнародованных впоследствии, забывая при 
этом, что те, которые считались не способными воспринять тайное учение, были не 
язычники и даже не обучающиеся катехумены, а полноправные члены Христианской 
Церкви. Так, он утверждает, что эта тайная традиция была
позднее "авторитетно обнародована и распространена в виде символов" и была 
внесена "в символ веры первых Соборов"*56. Но, ввиду того, что учения символа 
веры ясно выражены и в Евангелиях, и в Посланиях, это утверждение не 
выдерживает критики, раз они и без того были раскрыты всему миру и члены Церкви 
были несомненно в полной мере посвящены в них. Повторяющиеся указания на тайну 
были бы лишены всякого смысла, если принять такое толкование. И тем не менее 
Кардинал говорит, что все, "что не было авторитетно засвидетельствовано, были 
ли то пророческие указания или толкования прошлых Заветов, оказалось, по 
обстоятельствам дела, утерянным для Церкви"*57. Это верно, насколько такая 
потеря касается самой Церкви, но она все же может быть восстановлена. 
Комментируя Иринея, который в своем произведении "Против Ересей" придает 
большое значение существованию Апостольского Предания в Церкви, кардинал пишет: 
"Он (Ириней) продолжает говорить о ясности и убедительности преданий, 
сохраненных в Церкви, как заключающих в себе ту истинную мудрость совершенных, 
о которой говорит Ап. Павел и на которую претендовали гностики. И, в самом деле,
 даже помимо формальных доказательств существования и авторитетности в древние 
времена Апостольских преданий, ясно, что такие предания должны были 
существовать, если допустить, что Апостолы беседовали, а их друзья обладали 
памятью, как все остальные люди. Было бы совершенно непонятно, если бы они не 
постарались изложить открытые им учения более систематично, чем они сообщаются 
в св. Писании, когда обращенные ими ученики подвергались нападениям и клеветам 
еретиков, если не предположить, что это было им запрещено - предположение 
вполне недопустимое. Их объяснения, вызванные таким мотивом, были бы несомненно 
сохранены вместе с теми сокровенными, но менее важными истинами, на которые 
намекает ап. Павел и которые признавались более или менее и ранними 
христианскими писателями, одинаково как относящиеся до характерных черт 
еврейской Церкви, так и до будущих судеб христианства. Подобные воспоминания об 
апостольских учениях должны были бы очевидно повлиять на верования тех, которые 
получали такие поучения, если не предположить, что эти учения, хотя и 
передававшиеся вдохновенными учителями, были все же не божественного 
происхождения"*58.
В той части своей книги, которая трактует о способах аллегорического изложения, 
он пишет относительно жертвоприношения Исаака, как о "типическом новозаветном