сфере лишь повышает жажду чувственности и 
приносит стресс, фрустрацию и кризис, сегодня очевидно. Эти сферы не могут 
обеспечить реальный прогресс, лишь счастье в духовном плане никогда не 
сопровождается нуждой и негативными эффектами. Реальный прогресс убирает 
преграду между человеческим существованием и единым разумом, между Микрокосмом 
и Макрокосмом, между спящей Пракрити (энергией в низшем психическом центре 
муладхары) и чистым сознанием (высшего психического центра сахасрары). Но если 
духовная эволюция — единственный реальный вид прогресса, должны ли мы забыть о 
материальном продвижении? Не поощрять изобретения? Не открывать новых идей, не 
сочинять стихов, не читать литературу, не творить искусство? Конечно, нет. Это 
было бы отрицанием жизни — упадком и смертью человеческого общества. Движение и 
изменение необходимы для вибрирующего динамизма человечества."59
    Эта мысль проста. Но если вдуматься в идею слияния религии с духовностью 
внутри самой жизни, её реализация воистину сложна. Ведь она предполагает 
постоянный поиск, отказ от подражания и зависимости, освобождение от 
догматического влияния духовных текстов — к чему на самом деле ведёт 
индивидуальный путь и архата, и истинного католика. Об этом говорил 
Кришнамурти: "Школы медитации предлагают разнообразные методы, системы, заявляя,
 что при ежедневной тренировке вы достигните определенной формы просветления, 
определенного необыкновенного опыта. Вся идея о системе, методах предполагает 
механический повтор — в этом нет медитации. Медитации требуется строжайшая 
дисциплина — но не дисциплина подавления и конформизма, а та, что приходит, 
когда наблюдаешь за собственным мышлением. Медитировать можно и в автобусе... 
Если я сброшу мертвый груз авторитета, то в тот же миг я останусь в абсолютном 
одиночестве, но именно в этом состоянии у меня есть шанс узнать, кто я есть."60 
Это стыкуется с мыслью Бердяева: "Богом должно быть отвергнуто и 
совершенствование человека как результат процессов необходимости, как 
принуждение. Всё несвободное нежеланно для Бога."61
    Сама современная обстановка подводит к отказу от механических упражнений и 
формальных ритуалов. Его обосновывает английский философ Тойнби, говоря о 
развитии через подражание: "Недостаток мимнесиса (подражания) в том, что он 
предполагает механический ответ, заимствованный из общества: действие, 
выработанное посредством мимнесиса, не предполагает творческой инициативы"62. И 
в этом — опасность (в социальной жизни — опасность слепого повиновения массы не 
лучшим лидерам. В духовном смысле формальная привычка, если она подменяет собой 
поиск, а не является для него стартовой площадкой, — это препятствие на пути 
собственного развития: и так слишком механистичной стала жизнь. Механицизм, 
кстати, — одна из характерных негативных черт знака Козерога: потому в 
ближайшие 170 лет предопределенность существования, ставящего нам жёсткие рамки,
 может усилиться — и уж, конечно, формализм не исчезнет сам собой). 
    Но тогда — не обязательны и не всегда полезны специальные упражнения и 
религиозные процедуры: ведь у каждого есть вместо них повседневная деятельность 
(а времени нет, на что указывал индийский мистик Рамакришна, уже в прошлом веке 
пришедший к выводу, что медитировать лучше с открытыми глазами). Не стоит 
делать догму из священной формы ритуалов: да и куда интереснее, когда сами они 
возникают между людьми, как тому учит дзэн. Не нужна даже суфийская 
экзальтированная любовь к Богу: ведь у всех есть, кого любить на Земле. 
    Во имя чего человеку регулярно ходить в храм, если он и на работе способен 
ощутить свое единство с человечеством? Необходимы ли таинства посвящений, если 
поток традиции может быть передан в любой обстановке? Зачем непременно читать 
священные писания на Богом забытых языках, если есть много других хороших 
художественных, а иногда и научных текстов, раскрывающих правду жизни и истину 
души — если только уметь её искать и находить? Но если все эти "практики" 
религий, с повторами мантр и молитв, песнопениями и поклонами, с более или 
менее священным питьем и едой и стереотипами душевных переживаний — не цель, а 
всего только инструмент, который следует направить на службу духовному благу 
человека, провозглашая его ничем не ограниченную свободу как самую основу его 
духовности, то что же остается от религии? 
    Профилактика стресса и забота о здоровье? Уважение к личности и вечное 
познание мира, во всех гранях бесконечно великого и бесконечно малого? 
Преданность осознанному идеалу, который расширяет сознание не хуже 
психологических практик? Внимание к жизни в каждый момент и спонтанное видение 
её чудес — наработанных прежней эволюцией и откровений будущего? Cерьёзность 
самоотдачи делу, которое строит новое счастье, и душевное самораскрытие 
праздников? Желание быть вместе со всеми и отсутствие страха перед вселенским 
одиночеством человеческой уникальности? Или что-нибудь ещё? 
    Мы начали с того, что общее для всех религий — возврат к единству жизни 
через обращение ко внутреннему миру, создающему целостность души из внеших, 
разрозненных фрагментов жизни. Приобщению к этому единству и поддержанию его 
служит постоянство духовной сосредоточенности сознания — и одновременно его 
расконцентрации, дающее видеть и воспринимать больше. Формы этого могут быть 
различны, до отсутствия всяких устойчивых форм, но результат похож: внутренняя 
глубина ведёт к внешнему покою, счастью, удовлетворению сокровенных желаний и — 
упрощению потребностей. Использование сложной бытовой технологии и стяжание 
материальных благ отходит на задний план, и это то, в