причина выбора религии — но история 
поставила на ней акцент, и неслучайно. Вероятно, она отражает не только нашу 
тенденцию "представить товар лицом", но и стремление сделать веру праздником. 
Всемирным праздником, который перекрывает страдание и страх. К тому же храм — 
отражение внутреннего мира: для русской души он красочней и богаче мира 
внешнего (и если принять во внимание скудость нашей природы и обычную нехватку 
энергии на обустройство жизни, это естественно). Вдохновение, праздничную 
красоту и душевную эйфорию православной веры астрологически отражает 
экзальтация Нептуна в Водолее.
    
    Экзальтация планеты веры в Водолее — знаке мысли — значит также, что каждая 
мысль имеет своё тончайшее ощущение, а каждое ощущение предполагает 
сопутствующую ему мысль. "Вера и знание — две стороны одной универсальной силы 
разумности,"— пишет об этом раннехристианский философ Климент Александрийский.— 
"Вера без знания не более, чем фундамент без здания". А Августин считает веру 
первым шагом к знанию: "Ум продвигается вперёд в понимании того, чему он верит. 
Для невежественной толпы, по-видимому, полезнее авторитет достойных людей, для 
учёных — приличнее разум." В христианских сочинениях (у Оригена или Николая 
Кузанского) сам Бог понимается как Мысль (через понятие Урана). И если буддизм 
учит жить (в потоке жизни, а не своей мысли), то христианство учит думать, 
побуждая человека запоминать движения своей души.
    Пиетет к знанию, дополняющему веру, христианство наследовало из иудаизма. 
Постепенно сознательный акцент на вере притушевал в христианстве роль знания — 
отчего потом, как необходимая компенсация, появилось научное мировоззрение, 
противостоящее религиозному. Для иудаизма, отразившего психологию наиболее 
верующего характера Рыб, этот акцент является естественным. Вера Рыб — это 
пассивное принятие того, что есть, преодолевающее безумные позывы собственных 
желаний. Но вера Овна — это стремление мысли к будущему и вера в эту мысль. А 
потому, отрицая знание, мы подрываем корни христианской веры.
    В этом смысле прав наш современник А.Уотс, священник англиканской церкви, 
покинувший её лоно ради изучения восточных учений: "... мы духовно парализованы 
фетишем Иисуса... Его буквальный евангельский образ за долгие столетия 
почитания стал больше похож на кумира, чем все изваяния и столбы на свете, и 
сегодня почитать Его и поклоняться Ему на самом деле — значит разрушать этого 
кумира."41
    Христианство стало неотъемлемой и привычной частью жизни современной 
европейской цивилизации — но именно поэтому приобрело присущий ей формализм. 
Критическое отношение к повседневной религиозной практике выражали многие 
мыслители XX века. Характерен взгляд Юнга об отрыве внешних ритуалов от 
естественных корней души, он пишет:
    "Христианская цивилизация показала ужасающую пустоту: она имеет внешний 
лоск, но внутренний человек остается незатронутым, и следовательно, неизменным. 
Его душа отделена от его внешней веры; в душе своей христианин не идет вровень 
с внешним прогрессом. Да, всё должно быть найдено вовне — в образе и слове, в 
церкви и Библии — но никогда внутри. Внутри, как и в древности, правят 
архаические верховные боги; то есть внутренняя связь с внешним богообразом не 
развивается из-за недостатка психологической культуры, и следовательно, 
проникнута язычеством. Слишком мало людей имеют дело с божественным образом как 
внутренне присущим своей душе. Христос встречает их только вовне и никогда 
внутри души; поэтому темное варварство всё ещё царствует там; и теперь во все 
более поношенном одеянии оно затопляет мир так называемой христианской 
цивилизации."42
    В христианстве, сложившемся как идеализация Овна, вера служит точкой опоры, 
от которой следует оттолкнуться (так сила Марса опирается на невидимую мощь 
Нептуна) и которая служит наградой, надеждой на лучшую жизнь (экзальтация 
Нептуна в Водолее). Но она не подтверждена природным естеством: христианство 
ставит задачу развития веры в то, чего в природе нет,— и как искусственно 
воссоздаваемая, вера христиан обычно далека до детской простоты. Как пишет 
Бердяев: "Христианство закрывает наглухо внутреннюю жизнь природы и не 
допускает человека к этой жизни. Оно как бы умерщвляет природу. Это — оборотная 
сторона совершенного христианством великого дела освобождения человеческого 
духа... Христианство совершило процесс освобождения человеческого духа через 
отделение его от внутренней жизни природы. Природа осталась погруженной в тот 
языческий мир, от которого следовало оттолкнуться."43
    Чтобы подчеркнуть негатив искусственности — умственности — того мира, 
который во все века творило христианство, вновь обратимся к словам 
критиковавшего его Уотса, говорившего, что христиане воспринимают Христа 
архитектором или механиком мироздания, который остается вне этого мира. Они 
скорее видят в нем скорее некую систему принципов, чем живую реальность и 
внутреннее содержание всего. Поэтому человеку, который хочет включиться в 
христианское миросозерцание, приходится совершать над собой неестественные 
усилия, отстраняющие его от обычной живой реальности, к которой обращено сердце 
человека, и потом вновь достигать её с превеликим трудом (что подчеркивает 
именно водолейскую задачу осознания мира, а не непосредственной жизни в нем, 
которую архетипически ставит эта религия): 
    "Когда я ухожу из церкви, покидаю город и выхожу под открытое небо, когда я 
вместе с птицами — невзирая на всю их жадность и ненасытность, вместе с 
облаками — несмотря на все их громы и молнии, вместе с океанами — несмотря на 
бури и всех чудовищ, сокрытых в бездне, я не способен ощущать христианство, ибо 
я нахожусь в мире, который растет изнути. Я просто не могу почувствовать его 
жизнь, нисходящую к нам извне, сквозь звездную твердь — даже если считать эти 
слова просто метафорой. Точнее, я не в состоянии почувствовать, что эта жизнь 
исходит из Иного, из Того, Кто качественно и духовно находится вне